Книга скворцов

Из-за этого-то могущества снов мы можем назвать многих, кто, владея всей вселенной, боялся ночи с ее видениями. На Юлия Цезаря в последние его годы нападал ужас во сне, и Август, если просыпался ночью, не оставался в темноте, но посылал за чтецами или сказочниками, чтобы близ него кто-то был; по весне он видел сны частые и страшные, но несбыточные, а из-за одного видения каждый год в один и тот же день просил милостыню у прохожих, протягивая пустую ладонь; что до Гая Цезаря, опоенного зельями, которые вместо любви посеяли в нем безумие, то он спал и мало и беспокойно, тревожимый то морскими призраками, которые вели с ним беседу, то другими видениями, отчего ночи напролет сидел на кровати или блуждал по дворцу в ожидании рассвета.

И частным людям бывают сны, касающиеся не только их собственных дел, но и государственных: так, некоему Аннию приснился Юпитер, сказавший, что ему не по нраву пришелся первый плясун на Латинских играх и что римлянам следует справить их снова, а все из-за того, что прямо перед зрелищами через цирк прогнали розгами раба с колодкой на шее. Поэту Гельвию Цинне в ночь перед погребением Цезаря привиделось, что покойный зовет его на обед: он отказывается, Цезарь же настаивает и, взявши за руку, ведет его, испуганного и озирающегося, в какое-то место обширное и темное. От этого сна он пробудился среди ночи, сам не свой, но утром, когда начались погребальные обряды, устыдился и вышел из дому. Толпа уже бушевала, громоздя скамьи и мечась по форуму с головнями; кто-то вымолвил имя Цинны, и оно пошло от одного к другому; его приняли за Корнелия Цинну, что был среди заговорщиков и совсем недавно поносил Цезаря на площади, – кинулись и разорвали на месте, а потом вздели его голову на ратовище и носили по улицам, хотя он не только не знал о заговоре, но был верный друг Цезарю до самой смерти. А Гаю Фаннию, писавшему книгу о тех, кого Нерон казнил или сослал, приснилось, что в комнату к нему, занятому литературными трудами, входит среди ночи Нерон, садится на кровать и читает первую книгу о своих преступлениях, за ней вторую и третью, а потом уходит; Фанний, устрашенный видением, заключил из него, что сколько Нерон прочел, столько он и успеет написать: так оно и вышло.

– Потому, – прибавил госпиталий, – иные предпочитали приглядывать за чужими сновидениями, зная, что во сне человек ведет себя, как среди друзей за чашей, и делает много такого, от чего стрезва бы удержался. При императоре Констанции состоял человек по имени Меркурий, бывший служителем стола, но главное свое дарование оказавший в другом: умея выглядеть любому добрым приятелем, он приходил на пиршества, и если кто рассказывал соседу о своих сновидениях, Меркурий запоминал это, сдабривал услышанное своим ядом и эту снедь подносил императору, не знавшему заботы важнее, чем о своей безопасности: отсюда происходили скорбные следствия, тяжелые обвинения, неправедные суды; когда же слух распространился, одни стали отрицать, что вообще спят, а другие – выражать сожаление, что не принадлежат к племени атлантов, о которых Плиний сообщает, что они не видят снов, как прочие люди, а еще не зовут друг друга по именам и проклинают солнце на восходе и на закате. Удивительно, как впору этому человеку пришлось его имя: как Киллений сновал меж мирами, единственный имея право пересекать грань между землей и адом, и входил безбоязненно к самому Плутону, так и этот, отойдя от царского стола, промышлял в области, куда никто не приносит с собой разума, и даже выходил из нее с добычей, словно со стигийских берегов удочку забрасывал.

XXIII