Книга скворцов (фрагменты) и рассказы

Супруг ее вспомнил, что читал о чем-то подобном, и любопытство пробудило в нем стремление испытать, правду ли она говорит, в тот самый раз, когда обычное недоверие к жене послужило бы ему куда лучше; но древние много говорят о том, как боги насылают на людей безрассудство, заставляя их оступаться среди бела дня, между тем как хитроумие монны Софронии выбрало для ее проделки глухую полночь, когда она вышла в сад, без свечи (ибо ее премудрый сон позаботился и об этом, запретив пользоваться огнем), сопровождаемая супругом, помогшим ей вскарабкаться на грушу, где ее битый час поджидал в развилке ветвей среди густой листвы добрый Микелоццо, коему она велела там спрятаться. И между тем как она, взлезши на ствол, угодила прямо в объятия слуги, давно желавшего угодить хозяйке чем-нибудь кроме перетаскиванья кулей, мессер Ортодосьо, стоя внизу под грушей, в нетерпении спрашивал жену, что она там видит и не обмануло ли ее сновидение. Наконец, насилу переведя дыхание, она ответила, что такого во сне не увидишь, ибо вот сейчас она созерцает с груши всю Венецию, которая именно такова, как он описывал, вместе с колокольней св. Марка; и сдается ей, что эта колокольня так близко, что она может ухватить ее рукой — так прямо и тянет попробовать. Супруг же, держась обеими руками за ствол и чуя, как груша ходит ходуном, начал кричать монне Софронии, чтоб не тянулась, ибо это только видение, так что не ровен час упасть, она же, хоть и испытывала такое вдохновение, что могла предсказать своему мужу судьбу лет на десять вперед без всяких прорицателей, как могла успокаивала его, заверяя, что будет осторожна; что до колокольни, то она, правду сказать, удивительной высоты, и удивительно, что такие вещи бывают. В таком роде они переговаривались долго, покамест наконец монна Софрония, не освоившись в Венеции так, будто всю жизнь в ней провела, начала спускаться, а муж ее придерживал снизу; как только ее ноги коснулись земли, он выказал рвение самому залезть на дерево. Однако монна Софрония, не наделенная мужскою силой, не могла ему помочь, так что он вынужден был вернуться к дому и прикатить оттуда бочку, выставленную для осмотра бочару, а тем временем Микелоццо соскользнул с груши и тихо улизнул туда, где гнев обманутого мужа не мог его отыскать, сорвав у монны Софронии поцелуй на прощанье. Тут мессер Ортодосьо прикатил бочку, громыхая ею подобно кузнице Вулкана, так что доведись ему и в самом деле увидеть сейчас Венецию, он заметил бы, как там в домах зажигают свечи и спрашивают друг друга, что это грохочет; однако это ему не привелось, ибо, забравшись на грушу, он увидел лишь то, что следовало, — колючие сучья, которые чуть не выкололи ему глаз; и так он вынужден был, в досаде и с расцарапанным лбом, спуститься с чудотворного дерева, в то время как супруга, вместо утешенья, разъясняла ему, что не всем дается узреть заветные места, ибо для этого-де надо жить безукоризненно и в согласии с совестью, он же променял Иерусалим на каких-то гадателей с моста; и мессеру Ортодосьо пришлось с этим согласиться. Таким образом они вернулись, поддерживая друг друга по дороге, в супружескую постель; так закончилось это приключение, к чему можно прибавить, что в дальнейшем монна Софрония умела найти себе Венецию, если ей припадала охота — ибо что ни говори, а с женщины всегда станется.

Прохожий

Татьяне Рудомазиной

“Цорндорфские пески глубоки…”

Ломоносов