Читаем Книга рисующих нейросетей полностью

Я на секундочку выпал в осадок от результата. Крыс-официант-мутант — это кого хочешь подкосит. Ведь какова подача-то! Драйв каков! Сюжет ведь вырисовывается! Хвост, в конце концов, можно поправить в фотошопе, дело не в хвосте. Дело в принципе.

Обалдеть, сказал я нейросети. Но мой крыс одежду не носил. И занёс в отрицательный промт: одежда.

Договорились, сказала нейросеть. М?

Я умилился. Нет, ну правда же, прелесть? Такая прелестная мышечка, сю-сю… Ушки славненькие, слушает, уже хорошо. Немного смущает место действия. По-моему, это малость не ресторан, нет?

Посерьёзнее, пожалуйста, сказал я нейросети. Крыс в ресторане, на паркете, прислушивается.

Искусственный разум озарила догадка: прислушивается?! К музыке, да?

Ну да, сказал я. Слушает музыку.

О! — восхитилась нейросеть. Ясно! Так бы сразу и сказал!

Я прослезился. Он меня восхитил, этот то ли акын, то ли слепой кобзарь — с помесью гитары со скрипкой. Я понял, что про этого крысиного юношу нужно писать отдельный текст — и пожалел, что мой бедный крысюк не играл на музыкальных инструментах. Тем временем нейросеть выдала ещё пяток музыкантов, играющих на разном, от чудного вида концертины до очередной скрипко-гитары, видимо, популярной у продвинутых крыс:

Одежду нейросеть обещала не рисовать — но о живописном рубище там речи не было. Музыканты в драматических лохмотьях ранили меня в самое сердце.

Хорош! — сказал я и занёс в минусовой промт «музыкальные инструменты».

Значит, поёт, подумала нейросеть — и выдала мне лауреата международного конкурса классической музыки в момент вручения награды:

Ёлы-палы, подумал я. Это уже тянет на целый роман о непростом жизненном пути музыкантов из крысиного оркестра. Кто подарил эту музыку твоей душе? То-олько любовь…

Эхе-хе, сказал я. Машина милая, ты не забыла, что дело происходит не в концертном зале Дома Союзов и не в Мариинском театре, а, на минуточку, в ресторане?

Ах, в ресторане? — обиделась нейросеть. Вам, хумансам, лишь бы жрать. Вот тебе, на, подавись.

Я поперхнулся. Такого текста я даже не планировал. Это ж антиутопия явная! Что-то оруэлловское! Эти серые спины, капюшоны, покорные люди — и Большой Крысиный Брат, который собирается закусить неправедно добытым, плотоядно потирая лапочки… И лицом он похож на Гольдштейна, как его Оруэлл описывает. И общая атмосфера, мрачность, напряжение и тоталитаризм в полный рост…

Слушай, нейросеть, сказал я. Пожалуйста. Я тебя прошу. Мышечку. На паркете. В ресторане. Которая прислушивается. Я что, чего-то запредельного прошу?

А, мышечку? — обрадовалась нейросеть. Ты ж, вроде, говорил, что крысу? Да ладно!

Ну и где печенька? — сказал я. Я уже понял, что нейросеть издевается. Зараза. На искусственный интеллект иногда находит весёлый стих. Между тем, часы уже показывали третий час ночи — и я решил, что добью Проблембу завтра.

А добить я собирался непременно. Если уж я чего решил — так выпью обязательно.

На следующий день я зашёл в нейросеть и предложил последний сохранённый промт.

О! — удивилась нейросеть. — Тебе было мало мышей? Н-на!

О господи, подумал я. Какое-то мышебогослужение. Да ещё и котики, кажется, между ними затесались, под прикрытием. Храм. Чистый храм.

Можно поменьше мышей? — спросил я.

А то ж! — готовно ответила нейросеть.

Я же просил поменьше! — взмолился я. Ты убрала не мышей, а котиков. А эта стая крысюков с недобрыми взглядами…

Ладно, — покладисто согласилась нейросеть.

Что это? — прошептал я в ужасе. Что это за армия… этих самых… морлоков? Крысолюдов? Кошмар какой.

Так, всё. Хорош издеваться! Одна крыса! Крупным планом! На зеркальном паркете! Прислушивается! Точка!

Не надо ресторан уже? — спросила нейросеть. — Ну ладно, хорошо.

Эхе-хе, подумал я. Ладно, фиг с тобой. Что-то в этом есть, в конце концов. Ну пусть будет зверь, который отражается… где он там отражается… в Лете? в Вечности? Ну, в общем, пусть он отражается. Пусть даже храм, пусть это будет Храм Природы. Или Церковь Естественного Отбора. В общем, пусть это что-нибудь возвышенное символизирует, умножая смыслы и неся полезную нагрузку.

И сделал из него обложку:

Гы-ы! — радостно сказала нейросеть. Вот, я ж говорила, что будет круто! Обращайтесь.

Спасибо, друг, сказал я и пошёл писать. Писать трудно — но проще.

ЗЫ. Посовещались мы с народом…

Вот, всё-таки, прекрасный крысан. Со смыслом и характером. Почистил немного — и вышла ещё более многозначная штука, с иронией, плавно переходящей в сарказм.

<p>Про то, как редактировать картинки</p>Товарищи Проныра и Тама-Нго

Как-то раз у меня с одним интересным человеком беседа произошла в блоге. О том, что нейросетевые картинки тем отличаются от искусства, что от человека довольно мало зависит в этом деле. И то сказать: мы же задаём нейросети только общее направление, идею, концепцию — а дальше уже она сама-сама. Ну, вы в прошлом посте могли посмотреть на интеллектуальную дуэль человека и машины: как человек машину пытается убедить нарисовать то, что нужно ему, а машина выдаёт дивной удивительности глюки, которые с идеей человека связаны довольно слабо.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное