Книга Пророков

И тут Дигр почувствовал, что настало время действовать, и впустил в сознание Желание — одно единственное, подчиняющее себе все силы души. Он стремился превратиться в огонь, стать разрушительным и всепожирающим пламенем. Он всегда был огнем, многие тысячи лет ему поклонялись никчемные людишки, пытавшиеся порой его обуздать. Но они вновь проиграли, и он вырвался из их пут. Он опять свободен! Он желает вырваться на простор!

Когда Дом понял, что попал в западню, было уже поздно. В безумной ярости он попытался выбраться из огненного кольца, но сотни факелов уже застили небо. То небо, которое было в нем самом, ибо другого он не знал.

Его мир, выстроенный с такой тщательностью, сплетенный из мириад воспоминаний, которые когда-то являлись воспоминаниями существ, живших своими, не имевшими никакого отношения к Дому, жизнями, — этот мир плавился и растекался. И не виделось спасения от пламени. И не было жалости в том, кто раздул его.

Жуткий ментальный вампир был всего лишь существом из рыхлой грибной плоти. И плоть эта вопила: жить, жить, жить! Дом кидался в одну атаку за другой. Но ни одна из них не имела успеха.

Ничтожество, жалкая двуногая тварь, которую совсем недавно он мог разорвать на части, вдруг стала чем-то совершенно иным. И Дом не понимал, с чем имеет дело, а силы постепенно истекали, заставляя угасать странный нечеловеческий разум. Он уже не испытывал гнева, безразличие снежным покрывалом постепенно укутало могучее сознание. Чужие воспоминания, что хранились в нем, угасли, остались те лишь, что принадлежали именно ему, Дому.

Перед внутренним взором возникла чета бледно-розовых поганок с золотыми прожилками на пурпурном воротничке; ажурная бахрома колышется при малейшем дыхании ветра. Огромный солнечный диск медленно поднимается над болотом. Солнечная змейка струится от темной стены деревьев, вздымающейся у кромки горизонта, и взбирается по его, Дома, телу. И он шепчет слова благодарности истинному Богу, дающему свет и тепло. И клянется принести жертву… Жертву, жертву, жертву… Образы размазались и, некоторое время просуществовав разноцветной кляксой, рассеялись в вечном мраке…

— С ним покончено. — Священник поднялся с колен и подошел к Паркинсу, изо всех сил сжимающему камень.

— Вы, вы уверены, командир? — пролепетал паренек, на всякий случай отодвигаясь от киллмена. — Я хочу сказать, вы уверены, что действительно справились с Домом. Может быть, это он заставляет вас так думать?

Дигр поежился: «Нынешняя молодежь ни во что не верит — ни в Бога, ни в черта, ни в действительность. Вот оно, тлетворное влияние времени! Они уже не доверяют собственным чувствам».

Более всего Роя раздражало то, что возразить было, в сущности, нечего. Действительно, если Дом способен вызывать галлюцинации, то где гарантии того, что ты не захвачен одной из них. И весь этот лес, и этот милый парнишка, и… «Стоп, — оборвал себя священник, — такие идеи пристало исповедовать адептам Нечистого, а не благочестивому служителю Господа».

— Знаешь, — сказал Дигр, — это мы сейчас проверим. — Киллмен резким прыжком подскочил к Вулли и, схватив за отвороты кожаной куртки, рванул на себя.

— Что вы делаете, командир?! — вскричал Паркинс. — Пустите!

— Проверяю одну из своих теорий, — дружелюбно объяснил Дигр. И новобранец полетел вверх тормашками.

Земля встретила беднягу суковатой корягой, которая покоилась именно там, куда он приземлился. Еще хорошо, что она лежала плашмя, а не торчала кверху. Разумеется, Вулли завопил во весь голос, чего Крысобой ни в коем случае не разрешал делать в Тайге. Пара сов, доселе дремавших на разлапистой ели, зловеще ухнули, захлопали крыльями и ринулись в сторону еще бледной, но уверенно набирающей силу луны.

— Слышишь? — прошептал священник. — Ты взбудоражил пол-леса. Это скверно, сын мой. Мы должны соблюдать осторожность.

Паркинс с ненавистью посмотрел на начальника стражи и выпалил:

— Вы одержимы бесом, командир, вот что я вам скажу. Должно быть, вы плохо служите вашему богу, если с вами случаются такие припадки. Неужели вы кидаетесь на каждого, кто ставит под сомнение ваши выводы и идеи.

Молодой человек все больше и больше удивлял Дигра. «Умен, несомненно умен, — думал метс, — и этот язык…» Вулли то и дело переходил от языка лавочников и торговцев, который был распространен в Нагрокалисе, к наречию служителей Аббатства, который был доступен не многим. «Странный парнишка, надо будет к нему присмотреться.» В глазах священника сверкнули озорные искорки:

— Видишь ли, я всего лишь хотел прояснить тебе твое заблуждение.

— Под угрозой насилия я готов отказаться от любого из своих убеждений, — потер шею Паркинс. — И если ваши аргументы основаны лишь на грубой силе, можете считать, что вы меня переубедили.

— Ну, что ты, малыш, — улыбнулся священник, — неужели я похож на человека, который пользуется подобными методами?

— Честно говоря, да! — хмыкнул Паркинс. — Впрочем… Мне любопытно, что же вы все-таки хотели доказать своей выходкой?