Книга последних слов

Справка. Дана настоящая гражданке, допустим, Лопкиной в том, что она с детских лет занималась в художественной самодеятельности и неоднократно участвовала во всемирных фестивалях молодежи и студентов. Завоевала ряд золотых и серебряных медалей по программе русских народных танцев и частушек. Любинский сельсовет просит учесть эти факты при разборе заявления гражданки Лопкиной о выдаче ей бесплатной путевки в санаторий для лечения цирроза печени и язвы желудка.

Вот какая хитрая справочка. Десятку всего стоит, а в санаторий, думаете, Лопкина попала? В том-то и дело, что нет. И десятка ее плакала.

Теперь о нашем личном деле. С Федей мы – сироты. Я всю жизнь ишачу в колхозе, а Федину жизнь я решил устроить культурно.

– Поезжай, – говорю, – учиться, чтобы не сгнить тут в нашей темени, где, кроме как о перевыполнении планов, ничего больше не услышишь.

Прихожу к Кочеткову. Даю ему двадцать пять рубчиков. Прошу красноречиво написать, что Федя чем-то замечателен и что любой институт дрался за него руками и ногами. Пришла вечером эта морда – Кочетков – к нам в дом. Бутылку ему поставили. Залил он свой выбитый теперь нами глаз и сочинил бумагу. Тут же и печать поставил.

– Хочешь, – говорит, – справку дам, что у тебя малокровие? В Москве апельсины будешь без очереди покупать. Козел.

Поехал Федя в Ленинград, в медицинский поступать. Справку показал. Его сразу на руках прямо к директору понесли, а тот говорит:

– Завтра же выходи на соревнования, считай себя студентом с повышенной стипендией.

У Феди – глаза на лоб. В общаге его сразу поселили.

Утром приезжают на «Волге» и везут на стадион. У него, конечно, ушки на макушке, разберусь, думает, на месте, не маленький. Спортом в школе занимался, бегать любил. Быстрей всех бегал…

В общем, одевают его, обувают и говорят:

– Давай, выходи и повторяй хотя бы свой результат. В справке ведь что написал злодей Кочетков? Что шофер Федор Шиганов потерял при пожаре дома кубок Российской Федерации и документы мастера спорта по тройному прыжку… Что было делать Феде, когда он и на один прыжок не способен? Прыгнул он, как курица слепая на насест.

Тут его и разоблачили.

Вечером команда напилась в общаге, и Федю побили крепко, потому что из-за него директору института и тренеру выговор был от горкома партии и так далее. Крепко Федю побили и выдали волчий билет, чтобы близко его не подпускали к ленинградским вузам. Крепко побили. Со станции пешком идти не мог.

– Все, – говорит, – убиваю Кочеткова. Я его просил насчет бега написать? Не отговаривай, братишка, у меня волчий билет, жизнь надломилась, и мне все равно. Убью! Убью и на лбу печать поставлю сельсоветскую.

Я был не против, так как не оставлять же брата в беде и прекратить пора было аферизм Кочеткова. И я прошу осудить нас не за тяжкие повреждения, а за попытку убийства на почве мести.

Пусть партия разберется, правильно мы хотели мстить за тройной прыжок или неправильно, потому что мы не есть хулиганы какие-нибудь, а натуральные народные мстители продажному сельсовету.

Пока у меня все.

МЕСТО НА КЛАДБИЩЕ

Куликов обратился к смотрителю кладбища Гришину с просьбой предоставить хорошее место для захоронения жены. Гришин рекомендовал ему землекопа Назарова, и Назаров указал место, понравившееся Куликову, за что, действуя по договоренности с Гришиным, предложил заплатить 250 рублей. Куликов передал деньги Гришину, после чего тот поставил штамп на заявлении для заказа автомашины…

Последнее слово подсудимого Куликова

Граждане судьи, народные заседатели и представители нашей прогрессивной общественности, хочу сразу заявить следующее: по букве закона я, может быть, и виновен, но по духу того же закона я виновным быть не могу. На том стоять буду вплоть до Страшного Суда, на котором все мы со временем присутствовать обречены, а как сказал поэт:

Есть Божий Суд, наперсники разврата, Есть Божий Судия, он ждет, Он, так сказать, недоступен звону золотишка, И мысли, и дела он знает наперед…