Книга о коране, его происхождении и мифологии

Как мы уже отмечали, проповедь ислама с самого начала, еще в Мекке, встречала противников среди носителей устного поэтического творчества арабов, поэтов. Сломить настроения, связанные с трудно изживавшимся духовным наследием первобытнообщинного строя и культурными влияниями рушившихся под ударами войск Халифата государств древнего рабовладельческого мира, было непросто. Свидетельства этому сохранились в старейших памятниках арабского и арабоязычного песенного творчества, в том числе в знаменитой многотомной "Китаб аль-агани" ("Книге песен") Абу-ль-Фараджа аль-Исфахани (897–967).

Нельзя сказать, что в то время в Халифате Омейядов (661–750) царила веротерпимость. Дошедшие до нас данные свидетельствуют о том, что отгородившиеся от народа халифы и близкая им феодальная знать, не считаясь с устанавливавшимися на основе Корана (2:216; 5:92–93) запретами, предавались азартным развлечениям и вину, устраивали пиры, приглашая на них певцов и актеров, "жеманников". Именно к этой феодализирующейся знати и служившим ей кругам можно отнести выводы, сделанные уроженцем Ливана, известным историком арабов Филиппом Хури Хитти (род. в 1886 г.) о том, что "Мекка, а в еще большей степени Медина стали за время Омейядов колыбелью песни и консерваторией музыки. Они доставляли двору (халифов. — Л.К.) в Дамаске все больше талантов. Напрасно консерваторы и улемы (богословы и законоведы ислама. — Л.К.) выдвигали обвинения, объединяя музыку и пение с пьянством и азартными играми; подчеркивали, что это запрещенные удовольствия (malahi), и приводили хадисы пророка, относящие такого рода развлечения к наиболее сильным дьявольским соблазнам"[108].

Халифат Омейядов являлся классовым государством, и то, что позволяла себе господствующая в нем знать, было запретным для народа, в том числе и для тех певцов и музыкантов, которые развлекали халифа и его приближенных. Они были вынуждены постоянно опасаться гнева властей и духовенства, а также тех, кто был фанатично настроен.

Вот иллюстрация — конец карьеры известного певца Са'иба Хасира, попавшего в Халифат в качестве подати, выплачивавшейся правителем Ирана. Племянник халифа Али купил право покровительствовать ему. Однажды Са'иб Хасир оказался у воинов халифа. Чтобы обезопасить себя, он сказал им: "Я певец… служил эмиру верующих Йазиду, а еще до него — его отцу". Они сказали: "Так спой и нам!" Он начал петь. Затем один из них подошел к нему и сказал: "Ты хорошо спел, клянусь Аллахом!" — и отрубил ему мечом голову. Халиф же, когда ему доложили об этом убийстве, промолвил: "Поистине, мы принадлежим Аллаху"[109].

Жизнь человеческая в те годы ценилась невысоко. И произвол, подобный описанному, чинился далеко не одними рядовыми фанатиками-воинами. Вот еще пример из той же "Китаб аль-агани". Речь идет о знатном Йахйа ибн аль-Хакаме, эмире Медины. Однажды, выйдя из дому, он заметил "какого-то человека у солончака, что примыкает к мечети ал-Ахзаб. Увидев Йахйу, незнакомец сел. Это вызвало в Йахйе сомнения, и он направил своих помощников, чтобы те привели к нему незнакомца. Они его привели, и оказалось, что он одет по-женски, в цветное блестящее платье, по-женски причесан и его руки окрашены хной. Помощники Йахйи сказали ему, что это Ибн Нугаш, жеманник… Обращаясь к Ибн Нугашу, Йахйа сказал: "Я не думаю, чтобы ты читал хоть что-нибудь из Книги Аллаха (из Корана. — Л.К.) — велик он и славен! Прочти-ка Мать стихов Корана ("Фатиху" — первую суру Корана. — Л.К.). Ибн Нугаш ответил: "О отец наш, если бы я знал их мать, я бы знал и дочерей". Иахйа воскликнул в гневе: "Так ты издеваешься над Кораном, нет матери у тебя!" — и велел отрубить ему голову. Затем он кликнул клич: "Кто приведет жеманника, тому триста дирхемов!"[110].

Это злобное, фанатичное поведение облеченного властью высокого халифского начальника, как видно из "Китаб аль-агани", после убийства Ибн Нугаша для многих талантливых людей сыграло зловещую роль.

Преследуемые стали прибегать к маскировке, но людям, привыкшим к актерской позе, рассчитывавшим, что их остроумие и необычное одеяние оценят, это далеко не всегда удавалось. Так случилось с популярным певцом Исой ибн Абдаллахом, которого чаще звали Тувайсом — Маленьким павлином. Назначенный эмиром Хиджаза некий Абан, услышав пение и игру на бубне Тувайса, пришел в восторг, даже ласково назвал его "Тавис". Выслушал Абан и его вынужденное "свидетельство" о том, что он-де мусульманин, исполняющий все требования и обряды ислама. А затем сказал Тувайсу: "Говорят, что ты злосчастен". Тувайс ответил: "И еще как!" — "А в чем проявилось твое злосчастье?" — "Я родился в ночь, когда был взят (умер. — Л.К.) пророк — да благословит его Аллах и да приветствует! Я был отнят от груди в ночь, когда умер Абу Бакр — да будет Аллах доволен им! Я достиг зрелости (иначе — был обрезан. Л.К.) в ту ночь, когда был убит Умар — да будет благоволение над ним! Моя невеста была приведена ко мне в ночь, когда был убит Усман — да будет Аллах доволен им!" Тогда Абан сказал: "Уходи, чтоб ты пропал!"