Книга о Бланш и Мари

Боюсь, однако, что уже не смогу объяснить сущность любви. И любовь между мной и Шарко тоже. Я всегда буду рядом с тобой — я не рассказала Мари, при каких обстоятельствах это было произнесено, но я-то их помню хорошо.

Шла то ли первая, то ли вторая неделя марта 1891 года. У Шарко случился первый тяжелый сердечный приступ. Это произошло во время ужина за два с половиной года до его смерти, кстати, в присутствии Луи Пастера. Шарко почувствовал сильную острую боль в области сердца и смертельно побледнел. Доктор Вигир помчался к некому профессору Потену, жившему в соседнем квартале: было поздно, профессор открыл дверь в ночной сорочке, но сразу же оделся. Через час после оказания медицинской помощи боль отступила. На следующий день Шарко нашел меня в больничной прачечной. Мы вошли в гладильную, и я велела двум работавшим там женщинам удалиться.

Он пришел с очень кратким сообщением.

— Два с половиной года, — сказал он. — Это все, что мне осталось. И тут он заплакал.

— Я всегда буду рядом с тобой, — сказала я в ответ.

Именно тогда он должен был понять. Я всегда буду рядом с тобой. Но если сущность любви можно описать только таким образом, то все, что я написала во имя спасения Мари, вероятно, по большому счету лишено смысла. Я понимаю, что никогда не смогу пойти дальше.

Это облегчает дело. Но у меня болит душа за Мари.

Она ведь надеялась, что сможет с моей помощью свести все воедино и в конце концов сказать: так и было, именно так все и произошло, вот и вся история. И думаю, она по-прежнему надеется.

2

У меня осталось мало времени.

Я не стану в этой части «Книги» — которую сама называю «Красной книгой», поскольку она отмечена красным цветом любви — задавать вводные вопросы. Этому есть свое объяснение. Мне хотелось хоть раз представить историю в виде беседы двоих.

Но я ведь одна. Человек одинок.

Случившееся во время поездки в Морван, — о чем я по настоятельной просьбе Мари рассказала ей, когда, вернувшись из Англии, она совершенно не знала, что ей делать, — слишком болезненно и все же исполнено радости.

Но у меня мало времени.

Меня многие посещали, чтобы попросить рассказать о времени, проведенном в Сальпетриер, о Шарко, о лекциях по пятницам и моей в них роли, о его последних днях и смерти. Зачем же спрашивать об этом меня? Существует множество свидетельств об участи женщин в Сальпетриер. Последним приходил энергичный мужчина по фамилии Бодуэн: он хотел, чтобы я подтвердила, что все это был сплошной обман, но у него ничего не вышло.

Вроде бы все меня видели, а вроде бы никто и не видел.

Но о самом конце никаких письменных свидетельств не существует, ни о последних днях, ни о поездке в Морван, ни о последних часах Шарко. Нет, я ошибаюсь, одно все-таки имеется. Я его читала; автором является некий Рене Валлери-Радо, зять Луи Пастера. В поездке в Морван он участия не принимал, но, кажется, разговаривал с теми двумя хорьками. Я его хорошо знаю: приспособленец, из уважения к памяти Шарко полностью умалчивающий о том, что я участвовала в этой поездке, и о моей роли в спасении жизни Шарко.

Мне это безразлично. Я скоро сама умру. Смерть умаляет так же, как ампутации укорачивают мое тело. Смерть уменьшает меня, а заодно мои амбиции и высокомерие.

Ведь только потом понимаешь, что было счастьем.

Я решила называть свои отношения с Жаном Мартеном Шарко историей о классической паре влюбленных. Тогда выносить любовь делается легче. Если начинаешь углубляться в боль, она становится ужасной, хотя и терпимой, поскольку в каком-то смысле уже принадлежит истории. Я сказала об этом Мари. Она посмотрела на меня с удивлением. Я ее понимаю. Обкромсанный торс в деревянном ящике на колесиках, вероятно, не годится в качестве символа вечной любви.

Классическая пара влюбленных. Так следовало бы думать всем. Можно превратить нас в классическую пару влюбленных. Вот что нужно Мари. Мари и Пьер. Мари и Поль. Бланш и Шарко.

Я никогда не могла называть его по имени.

Почему он взял меня в эту поездку?

Все знали, что он женат, имеет троих детей и жену, которую почитает и боится, а о моей роли никому известно не было. Полагаю, что все рассматривали меня как прекрасную Бланш, бессильную и смертоносную, к которой никому, и в особенности Шарко, непозволительно было прикасаться. Их привлекало сочетание вожделения и смерти. Вожделели все, и никто не мог дотронуться до меня; все знали, что я могу убить, это защищало меня, и от этого их желание росло. Это главное, что про меня было известно. Я хочу, чтобы ты поехала со мной, сказал он, я болен, мне тяжело, angina pectoris[49], я знаю, что умру, и хочу, чтобы ты поехала со мной.

И вот мы отправились в Морван.

Мне не хотелось, чтобы меня боялись.

Зачем меня заставляли? Это несправедливо.