Книга несчастных случаев

– Я не куплю этот дом. Не куплю ничего, что продает мой старик. Не куплю у него даже стакан воды, если буду умирать от жажды. Не знаю, какую игру он затеял, – разве что обманом обременить домом, который мне не нужен. Пожалуйста, передайте ему, что он может взять свое предложение и засунуть в свой гниющий зад.

– Я могу передать. – Встав, поверенный протянул руку. Нейт посмотрел на нее так, словно тот только что высморкался в нее без носового платка. – Предложение останется в силе до кончины Карла.

Нейт вышел в дверь, не сказав больше ни слова.

3. У коробки есть глаза [3]

Вот Мэдди Грейвз:

У нее коротко остриженные волосы цвета серебристого тумана – крашеные, поскольку она думает, что выглядит классно. (И так оно и есть.) Она высокая и худая, руки и ноги кажутся натянутыми тросами подвесного моста. И все благодаря работе: Мэдди, или Мэдс, – скульптор. Работает по большей части с подручным материалом. Каковой и находился перед ней в настоящий момент: картонная коробка доставки «Амазона», разрезанная на куски канцелярским ножом и заново сложенная в виде маленького человечка с коробкой-головой и коробкой-туловищем. Картонные конечности были приделаны к Человеку-коробке проволокой, украденной со старого забора из железной сетки и скрученной круглогубцами.

В одну его руку Мэдди вложила канцелярский нож. Как будто он был маленьким чудовищем. Чаки[4], готовым резать-резать-резать.

Мэдди смотрела на него.

Смотрела долго.

Долго.

– Твою мать… – пробормотала она.

Рядом прилежно трудились над своими проектами другие художники – столы, мольберты, компьютеры, гудящий улей творческого содружества. Одна из них, подруга по имени Дафна (припанкованная бабуля, чертовски наглая, пятидесяти пяти лет, акриловые радужные кольца диаметром в дюйм, растягивающие мочки ушей, пирсинг в виде собачьей косточки в носовой перегородке, футболка с оборванным низом, на ногах тяжелые громоздкие говнодавы, забрызганные блевотиной краски), подбоченившись, высокомерно заглянула Мэдди через плечо.

– Что там у тебя? – спросила она.

– Я… ну… – начала было Мэдди и осеклась.

– Вижу, что получилось довольно банально, если тебя это тревожит. То есть как критика сраного капитализма чересчур плоско: ну, типа, «Амазон», уничтожающий мир своими коробками, что, в общем-то, очевидно. К тому же, полагаю, ты можешь придумать кое-что позначительнее, чем этот нож в руке, так ведь? – Дафна понизила голос до шепота. – Да я и сама иногда пользуюсь «Амазоном», так что даже не знаю.

– Нет. Нет! – Мэдди нахмурилась. – Проблема… проблема не в этом. Тут… тут дело совсем в другом. Что-то здесь не так. Что-то здесь ну совсем странно.

– Нет ничего плохого в странном.

– Я просто… ну… – Мэдди сглотнула комок в горле. – Тут не просто что-то странное. Тут что-то сумасшедшее.

– Я как раз специализируюсь на сумасшедшем. Что конкретно тебе не нравится?

– Так, ладно. – Мэдди издала нервный смешок. – Видишь эти глаза?

Она указала круглогубцами на глаза Человека-коробки – проволочные, как и все остальное, скрученные кольцами, подобно маленьким металлическим сороконожкам и аккуратно ввинченные в коробку.

– Положим.

– Я их не делала.

– Не делала?

– Глаза.

– Ты не делала глаза?

– Именно это я и хочу сказать, твою мать! Я их не вставляла – точнее, не помню, чтобы вставляла. Разве это не странно?

Пожав плечами, Дафна весело хмыкнула:

– Дорогая, я не помню, что ела сегодня на завтрак, и уж тем более не помню, что за дерьмо рисую. Я впадаю в состояние имени Боба Росса[5], вроде АСМР[6], какой-то галлюциногенный гипнотранс. Голова отключается, рука начинает танцевать, взяв в качестве партнера кисть, и мы несемся вперед.

Мэдди до крови прикусила губу.

– Но это не про меня, – уточнила она. – Я… понимаешь, я не теряю контроля. Это точно. Каждое движение, каждый элемент у меня осмыслены. Но клянусь, что не вставляла эти глаза. – «И клянусь, что они смотрят прямо на меня». И это было еще не все. Были и другие вещи, беспокоившие ее. То, как смотрели эти глаза. То, что – и Мэдди была в этом уверена – в руке у Человека-коробки должен быть не нож, а ножницы. Было во всем этом что-то пугающе знакомое. Как будто она уже видела такое. Как будто уже делала. Мэдди покачала головой. Бред какой-то. Самый настоящий бред. – Я приму к сведению твои слова о капитализме…

– Сраном капитализме.

– Ну хорошо, сраном капитализме…

У Мэдди зазвонил телефон.

– Фу, ну кто сейчас звонит? – спросила Дафна, презрительно бросив взгляд на аппарат у Мэдди в руке.

На экране высветилась надпись: «Школа Растин».

– Из школы Олли, – зловещим тоном произнесла Мэдди. – Вот кто.

Она ответила, материнским чутьем понимая: случилась какая-то беда.

4. Разговор

Оливер слушал, как за стеной говорят родители. Времени было уже за полночь, и они наверняка думали, что он спит. В конце концов, он очень устал. Однако мысли его лихорадочно бились. Как и сердце.

Папа: Знаешь, Мэдс, я ничего не понимаю. Оливер просто… просто… не знаю.