Книга формы и пустоты

Кенджи и при жизни был некрупным мужчиной, а теперь стал ещё меньше. На нем был голубой клубный пиджак в полоску, который выбрала для него Аннабель и который он надевал с черными джинсами, играя на летних свадьбах, не хватало только порк-пая. Поперек груди его лежал кларнет. Аннабель испустила ещё один вздох, тихий, протяжный и прерывистый.

– Хорошо выглядит, – прошептала она. – Как будто просто спит. И гроб красивый.

Бенни ничего не ответил, и она потянула его за руку:

– Правда же?

– Да, вроде бы, – сказал Бенни. Он внимательно посмотрел на тело, лежавшее перед ним в вычурном гробу. Глаза у тела были закрыты, но для спящего лицо было каким-то недостаточно живым. Оно было недостаточно живым даже для умершего. Оно выглядело так, будто живым никогда и не было. Кто-то замазал на нём синяки косметикой, но его отцу никогда бы не пришло в голову краситься. Кто-то расчесал его длинные черные волосы и рассыпал их по атласной подушке. Но Кенджи ходил с распущенными волосами только дома, когда отдыхал, а на людях он всегда собирал их в толстый черный пучок на затылке. Все эти детали убедили Бенни, что лежащее в гробу – не его отец.

– Ты и кларнет его хочешь сжечь?

Они сели у стены на жесткие складные стулья и стали ждать. Пришла их квартирная хозяйка, старенькая миссис Вонг. Две коллеги Аннабель. Музыканты-коллеги Кенджи и его друзья по клубной сцене. Музыканты остановились в дверях с таким видом, словно уже хотели уйти, но распорядитель похорон погнал их дальше, и они, нервничая, подошли к гробу. Некоторые застыли на месте, глядя на труп. Другие разговаривали с ним, отпускали шуточки вроде «серьезно, чувак, фургон с курами?». Аннабель притворялась, что не слышит. Потом, заметив стол с закусками, они поспешили туда, задержавшись лишь, чтобы неловко посочувствовать Аннабель и быстро обнять и погладить по голове Бенни. Аннабель была с ними любезна. Как-никак это были друзья её мужа. Бенни уже исполнилось двенадцать, и он терпеть не мог поглаживания, а объятия вообще ненавидел. Кто-то из музыкантов по-дружески ткнул его кулаком в плечо. Против этого Бенни не возражал.

Наверное, именно лежащий в гробу кларнет навел кого-то на эту идею. По мере того как люди подходили, музыкальных инструментов становилось больше, а потом несколько человек из ансамбля устроились в углу комнаты и начали играть. Мягкий джаз, ничего вызывающего. Подошли ещё люди. Когда на столе рядом с закусками и сливками появилась бутылка виски, распорядитель похорон, кажется, хотел возразить, но трубач отвел его в сторонку и поговорил с ним. После чего тот удалился, и оркестр продолжил играть.

Кенджи водился с ребятами, которые знали толк в культурных мероприятиях, так что, когда настала пора везти тело их покойного друга в крематорий, музыканты отпустили катафалк и взяли дело в свои руки в самом буквальном смысле. Аннабель пошла с ними. Гроб был тяжелым, но сам Кенджи весил мало, так что они, подменяя друг друга, смогли пронести его на плечах, в ново-орлеанском стиле[4], всю дорогу, по узким переулкам и темным, скользким от дождя улицам. Аннабель и Бенни шли следом. Кто-то провел их в начало процессии, сразу за гробом, и вручил Бенни ярко-красный зонтик, который он с гордостью держал над головой матери, как флаг или вымпел, пока его рука не одеревенела так, что казалось, вот-вот сломается.

Была весна, и дождь сбивал бледно-розовые лепестки с цветущих слив, и мокрый тротуар был усыпан и облеплен ими. Над головой кружили и кричали чайки, поднимаясь в воздушных потоках все выше и выше. С высоты их полета красный зонтик далеко внизу должен был казаться красноватым глазом огромной змеи, неторопливо извивавшейся по мокрому городу. Вороны держались пониже и следили за процессией более внимательно, перелетая с ветки на ветку, садясь на уличные фонари и электропровода. К этому времени оркестр играл уже почти в полном составе; скорбящие шагали под проливным дождем, музыканты исполняли поминальные мелодии, по очереди прикладываясь к бутылкам в коричневых пакетах, а следом за процессией, как потревоженный ветром мусор, кружились проститутки и наркоманы.

В помещении крематория не хватало места для всех присутствующих, но дождь кончился, поэтому музыканты остались на улице и продолжали играть. Аннабель и Бенни шли за гробом до самого входа, но когда дверь открылась, Бенни заупрямился. Он уже слышал про печь. Даже если то, что лежало в ящике, и не было его отцом, он не хотел смотреть, как это бросят в огонь и сожгут как полено или поджарят как кусок мяса. Поэтому он заявил, что останется на улице вместе с трубачом, который сказал на это: «Ништяк». Аннабель на какой-то момент растерялась, но потом приняла решение. Взяв руками гладкое круглое лицо сына, она быстро поцеловала его, сказала трубачу: «Не спускайте с него глаз», – и скрылась за дверью.