Опыт учит нас, что в миг смерти перисприт высвобождается из тела более или менее медленно; в первое мгновение дух не может объяснить своего состояния; он не верит в то, что он мёртв; он чувствует, что он жив; он видит своё тело со стороны; он знает, что это его тело, но не понимает, что он от него отделён. Это состояние длится столько времени, сколько ещё сохраняется связь между телом и периспритом. Один самоубийца говорил нам: «Нет, я не умер», – и добавлял: «И всё-таки я ощущаю, как меня гложут черви.» Но ведь, определённо, черви не гложут перисприт, и ещё менее – сам дух; они могут глодать лишь физическое тело. Но так как разделение тела и перисприта не было полным, то из-за этого происходил как бы моральный отголосок, сообщавший духу о том, что происходит в теле. «Отголосок», конечно же, не подходящее слово, оно может навести на мысль о следствиях слишком матерьяльных; это, скорее, сам вид того, что происходило в его теле, с которым его всё ещё связывал перисприт, производил в нём такую иллюзию, которую он принимал за действительность. Таким образом, это не было воспоминанием, поскольку при жизни черви глодать его не могли: это было ощущение настоящего мгновения. На данном примере видно, какие выводы можно вывести из фактов, если наблюдать их внимательно. При жизни тело получает ощущения извне и передаёт их духу через посредство перисприта, составляющего, вероятно, то, что называют нервным флюидом. И тело, будучи мертво, ничего не ощущает, потому что в нём более нет ни духа, ни перисприта. Перисприт, освобождённый от тела, испытывает ощущения; но так как они более не приходят к нему через конкретную дверь того или иного чувства, то ощущение это является для него общим. И поскольку в действительности он лишь передатчик ощущения, так как именно дух обладает сознанием, то из этого следует, что если бы перисприт мог существовать без духа, он ощущал бы ничуть не более, чем тело, когда оно мертво; точно так же, если бы дух совсем не имел перисприта, он был бы совершенно недоступен каким-либо мучительным ощущениям; это именно и имеет место у духов, окончательно очистившихся. Мы знаем, что чем более они очищаются, тем более эфирной становится субстанция перисприта; из этого следует, что матерьяльное влияние уменьшается по мере того, как дух прогрессирует, т.е. сам перисприт делается менее грубым.
Но, скажут нам, приятные ощущения также передаются через перисприт, как и неприятные; значит, если чистый дух недоступен одним, то он должен также быть недоступен и для других. Да, несомненно, это касается тех ощущений, какие происходят от известного нам влияния материи. Звук наших музыкальных инструментов, аромат наших цветов не производят на Высшего Духа никакого впечатления, и всё же у него есть свои сокровенные ощущения, очарование коих невыразимо и о которых мы не можем составить себе ни малейшего понятья, потому что мы находимся в том же положении, в каком находятся слепые от рождения в отношении к свету. Мы знаем только, что это есть; но вот каким образом? – здесь знание для нас останавливается. Мы знаем, что есть способность восприятия: ощущение, зрение, слух; что эти качества являются неотъемлемым свойством всего духовного существа, а не одной из частей его организма, как у физического человека; но ещё раз – посредством чего? Этого мы и не знаем. Сами духи не могут дать нам в этом отчёта, так как язык наш не создан для того, чтобы выражать идеи, которых мы не имеем, так же точно, как в языках дикарей нет слов для выражения понятий наших искусств, наук и философских доктрин.
Говоря, что духи недоступны впечатлениям нашей материи, мы имеем в виду духов очень высокого ранга, эфирная оболочка которых не имеет себе здесь подобия (аналога). Не так обстоит дело с теми, перисприт которых более плотен; они воспринимают наши звуки и запахи, но только не какой-то определённой частью своего существа, как то было при их жизни. Можно сказать, что молекулярные колебания ощущаются всем их существом и так достигают (хотя и несколько иным образом, что производит некоторое видоизменение в восприятиях) до их sensorium commune