Под крики зычного голоса глашатая в город въезжала труппа бродячего цирка – разношерстное сборище жонглеров, акробатов, фокусников, гадалок и животных. Возглавлял их Гермелиус Пибоди, самозваный духовидец и мечтатель, подвижник в сферах развлечения и обучения, полагавший, что циркачи и животные («считающая» свинья, которую объявили ученой, лошадь-карлик и вращающаяся на одном месте лама) служат инструментами для излечения человеческих душ и наполнения кошелька самого мистера Пибоди. В лучшие дни он считал себя непревзойденным авторитетом, в худшие – местные жители оказывались невосприимчивыми к его идеям просвещения и гнали циркачей вон из города.
На свежевыкрашенном в голубой цвет фургоне, в котором перевозили свинью, гордо значилось имя животного – Тобби, а еще бока повозки хранили на себе следы встречи с вилами неблагодарных зрителей.
Мальчик наблюдал за тем, как местные жители окружают желто-зеленый фургон, выехавший на центральную площадь городка. За фургоном, в некотором отдалении, следовали прочие повозки и фургоны. Некоторые из них были накрыты просмоленной холстиной, другим защитой от непогоды служили части огромных бочек, которые крепились вместо крыши. Раскрашены фургоны были во все цвета радуги. В каждой повозке сидели люди вместе с животными. Возницы принялись выстраивать повозки и фургоны в круг, а женщины прижимали детей поближе к своим юбкам, боясь, что они могут попасть под колеса. Головной фургон украшала надпись – столь вычурная, что ее трудно было прочесть. На нем стоял внушительной наружности мужчина в пышном одеянии. Это и был Пибоди. Горожане, привыкшие к путешествующим в одиночку бродячим жонглерам и музыкантам, впервые лицезрели столь ослепительное зрелище.
Никогда прежде в городе не появлялся человек, подобный Гермелиусу Пибоди, и восхищение толпы весьма льстило самолюбию хозяина бродячего цирка. Всеобщее внимание привлекали как его внушительный рост, так и наружность. Его курчавая борода опускалась на грудь, а длинные седеющие волосы ниспадали на плечи. На голове у него была ворсистая шляпа франтоватого вида. То, что шляпа не слетала с головы, уже казалось ловким трюком. Весьма объемный живот придавал Пибоди вид человека солидного. Медные пуговицы жилета едва сдерживали его выпирающую мощь. Ткань куртки красного бархата, казалось, вот-вот разойдется по швам. Но самым замечательным в Гермелиусе Пибоди был его рокочущий голос, зарождавшийся где-то в глубине нутра и вполне способный достичь самых отдаленных уголков долины.
– Леди и джентльмены! Вам несказанно повезло!
Пибоди сделал знак худощавому мужчине с глубоким шрамом в уголке рта, стоявшему позади него. Тот что-то зашептал Пибоди на ухо.
– Вирджинцы! Вскоре вы увидите самое изумительное зрелище в вашей жизни! – прокричал Пибоди. – Я привез вам с Востока непревзойденную женщину-змею.
Гибкая девушка забралась на крышу фургона, коснулась ногой своего затылка, а затем, наклонившись вперед, стала на одну руку.
Потрясенный мальчик оторвался от ствола дерева, за которым прятался.
– Из самого сердца Карпатских гор, – подняв к небу распростертые руки, объявлял тем временем Пибоди, – средоточия славянского мистицизма, воспитанная волками и посвященная в тайны древнего искусства провиденья судьбы… мадам Рыжкова!
Шепоток пробежал по толпе, когда из-за фургона с покатой крышей появилась сгорбленная пожилая женщина в шелковом платье явно фабричной работы и приветственно подняла руку со скрюченными, подагрическими пальцами.
Голос Пибоди и дикая часть души мальчика звучали в унисон. Ребенок стал осторожно пробираться к фургонам, змейкой проскальзывая между людьми. Вот он заприметил свободное место за колесом, откуда прекрасно было видно мужчину с голосом, подобным рокоту полноводной реки. Взобравшись на колесо, мальчик встал на цыпочках, прислушиваясь, ловя каждое дыхание мужчины.
– Только один раз в жизни, леди и джентльмены! Когда еще вам выпадет шанс увидеть, как человек поднимает одной рукой взрослую лошадь? Когда еще вам доведется лицезреть, как девушка завязывает свое тело в морской узел, или узнать, какую судьбу Господь Бог предначертал вам? Никогда больше такого вам не увидеть, леди и джентльмены!
В едином порыве циркачи заскочили в свои фургоны и повозки, задернули пологи из тяжелой парусины и позакрывали двери, скрывшись от глаз зрителей.
Остался лишь Пибоди. Мужчина степенно прохаживался перед толпой, поглаживая пуговицы на своем жилете.
– В полдень и в сумерки, леди и джентльмены! Три пенса за представление. Мы принимаем также испанские деньги. В полдень и в сумерки!
Толпа рассосалась. Люди вернулись к своим повозкам, к стирке, торговле и прочим делам, составляющим основу жизни в Кэтспо. Мальчик так и остался стоять у повозки. Пибоди устремил на ребенка взгляд своих пронзительных голубых глаз.
– Ма-альчик, – произнес он нараспев.
Ребенок, потеряв равновесие, упал на спину. Воздух с шумом покинул его легкие. Он хотел убежать, но тело отказывалось ему повиноваться.