Князья Ада

«Да и не совсем уж незнакомых, честно говоря, тоже…»

От этих воспоминаний Джеймс мысленно содрогнулся.

– Полковник фон Мерен тоже убивал людей – раз уж он тридцать лет прослужил в немецкой армии. Я знаю, как выражаются адвокаты, «из собственных источников», что и граф Мизуками убил как минимум одного человека на Шаньдуньском полуострове четырнадцать лет назад. Потому что я собственными глазами видел, как он это сделал. Да и его телохранитель наверняка всё это время околачивался где-то рядом…

– Ты же понимаешь, о чём я. – Старый профессор поудобнее устроился в кресле, обитом тёмно-зелёным бархатом, греясь у очага, и пристроил одну скрюченную артритом руку, ещё более-менее двигавшуюся поверх другой, уже совсем кривой и изломанной. И пусть тон раввина казался насмешливым, его тёмные глаза смотрели на Эшера серьёзно и обеспокоенно.

– Я понимаю, о чём вы, – Эшер крепче сжал пальцы жены – длинные, перепачканные чернилами. Даже после двух месяцев совместного плавания на борту «Ройял Шарлотт» она всё ещё не надевала очки в присутствии Карлебаха, и поэтому – судя по тому, как лежали карты на игорной доске, дожидавшейся на мраморном столике между креслами, – постоянно проигрывала ему в криббедж[4]. Похожая на тонконогую рыжеволосую болотную фею, одетая в кружевное чайное платье из своей внушительной коллекции, Лидия всё равно была непоколебимо уверена в собственной непривлекательности. И, хотя она страдала крайней степенью близорукости, в очках, насколько Джеймс знал, её видел лишь он сам, их маленькая дочь и крайне редко – горничная Эллен…

А ещё – дон Симон Исидро.

– Однако я сомневаюсь, что дон Симон имеет какое-либо отношение к гибели мисс Эддингтон, – продолжил Джеймс. – Её задушили галстуком Ричарда Гобарта, а не укусили и не высосали досуха.

– Не кровью единой живут вампиры, – мрачно ответил Карлебах, – но смертью чужой. Ты же сам знаешь, Джейми, – именно те силы, что высвобождаются из человеческой психики в момент смерти, подпитывают способность вампиров манипулировать чужим разумом. Исидро мог осторожничать, зная, что о его присутствии кому-то известно.

– Да, но в таком случае зачем ему вообще это убийство? – Лидия подвинулась в кресле, приглашая супруга присесть на подлокотник. – Зачем из всех гостей убивать именно дочь помощника министра торговли, да ещё в публичном месте, когда можно пройти двадцать шагов и отыскать где-нибудь в переулке какого-нибудь нищего китайца – уж бродяг-то точно никто не хватится.

Карлебах глубоко вздохнул и воззрился на Лидию поверх очков, сдвинув седые брови так сурово, словно именно в этот жест ушли все оставшиеся у старика жизненные силы.

– Что, и ты его защищаешь, пичужка?

Лидия потупилась.

Кто-то – судя по всему, Эллен – успел похозяйничать в гостиной номера Эшеров за те несколько часов, пока Джеймс отсутствовал: здесь прибавилось милых сердцу мелочей, прихваченных Лидией из дома, чтобы добавить уюта каюте на «Ройял Шарлотт». На зелёных бархатных креслах поселились красно-синие шёлковые подушечки, а на полках шкафов и на центральном столе – любимые книги хозяев. Даже привычный чайный сервиз от «Ройял Долтон», небесно-голубой с золотом, занял положенное место, и из чайничка поднималась струйка пара. Эшера всегда смущал караван чемоданов, неизменно следующий за ним всякий раз, когда он отправлялся в путешествие вместе с женой, однако стоило признать, что возвращаться сквозь ледяную ночь в чужой стране гораздо приятнее, когда в номере тебя встречает та же привычная обстановка, что и в Оксфорде, в родном доме на Холивелл-стрит.

– Кто знает, что происходит в голове у немёртвых? – Карлебах поднял скрюченную руку, отметая все возможные возражения, хотя ни его бывший ученик, ни Лидия вовсе не собирались спорить. – Выходя за рамки мира живых, они лишаются человечности – и вместе с тем человеческого образа мыслей. Они рассуждают не так, как мы, и потому их мотивы людям не постичь никогда.

Он задумчиво умолк, и Эшер потянулся к чайничку, чтобы наполнить опустевшую чашку старого профессора, – он знал, что Лидия склонна забывать обо всём во время серьёзных разговоров, к тому же всё равно не видит ничего дальше собственного носа.

Ребе Соломон Карлебах был уже стар, когда Эшер впервые встретил его, – это произошло почти тридцать лет назад, во время второго путешествия по Миттельевропе, когда Джеймс, тогда ещё студент, прослышал об одном из самых выдающихся специалистов по изучению суеверий, распространённых на окраинах тогдашней Священной Римской империи, и загорелся идеей побеседовать с ним. Всё лето тысяча восемьсот восемьдесят четвёртого – да и последующие три года – Эшер провёл в разваливающемся каменном домике в пражском гетто, обучаясь у Карлебаха, и за это время полюбил старика как родного отца. Однако лишь в прошлом году Эшеру пришло в голову спросить учителя, не встречался ли тот с вампирами лично, – и это спустя несколько лет после того, как Джеймс сам столкнулся нос к носу с теми, кого полагал созданиями исключительно мифическими.