Княжна Тараканова

— Капитан преображенцев Пассек утром арестован императором. Заговор раскрыт…

— Кто сообщил?

— Никто не ведает… Но откуда-то слух, что арестовали его и раскрыт заговор. Теперь эта сумасшедшая девчонка, Дашкова, носится по Петербургу с этим слухом… Она всех нас под топор подведет. Времени нет, надо действовать. Фортуна за нас: император пьянствует в Ораниенбауме… на скрипице играет… Екатерина одна в Петергофе. Осталось одно: привезти ее в Петербург и объявить императрицей.

— Слушает, — кивнул Григорий на Перфильева.

— Вижу… вернешься к столу… продолжишь игру… И напои хорошенько, чтоб бела света не видел… Я отправляюсь сей час в Петергоф — за Екатериной. На рассвете жди меня на пятой версте у Петербурга со свежими лошадьми. Ну?

— С Богом, брат, — и до встречи: во дворце иль на плахе.

— Ух, как я пну тогда, Григорьюшко, дурацкую твою голову!

Григорий возвращается к столу. Перфильев вопросительно глядит на него.

— Презабавное амурное дельце предложил мне брат. Но я, как всегда, предпочел игру, — улыбнулся Григорий.

— А я, как всегда, даму, — захохотал в дверях Алексей. — Пожелайте мне удачи… с дамой. — И он весело подмигнул Перфильеву.

Старик шептал, глядя на Екатерину, парящую на потолке:

— Ах эта ночь… Тогда была белая теплая ночь… 28 июня… и двадцать восемь верст надо было проскакать до Петергофа — я отметил это странное сочетание цифр…

Карета, запряженная шестеркой, мчалась по дороге в Петергоф. На козлах — кучер, в карете за занавесками — Алексей Орлов. Рядом с каретой верхом скакал молодой офицер — капитан-поручик Василий Бибиков.

— Послушай, не торопись, береги лошадей, — сказал из кареты Алексей.

— Я люблю Петергоф, Алеша, — мечтательно отвечал с лошади Бибиков. — Там все: статуи, фонтаны, рощи — служат увеселению чувств…

— Береги, береги лошадей, Бибиков.

— А коли ударят тревогу, когда подъедем? — вдруг спросил Бибиков.

— Тогда — руби, Васька! — засмеялся в карете Орлов. — Мы должны захватить императрицу.

Подъехали к ограде Петергофского дворца. У ограды ни души — ни караульных, ни сторожей.

— Дворец неохраняем… странно, Алеша, — зашептал Бибиков. — Останься с лошадьми.

И Орлов выпрыгнул из кареты.

Осторожно открыл решетку главного входа. И ступил в парк.

В парке — ни души. Он крался мимо цветника к дворцу «Монплезир». И здесь ни души.

И тогда Орлов начал хохотать. Он шел по пустому парку и хохотал во все горло:

— Какой же ты болван, батенька… Не охраняется. Это она сторожей сняла… она слух пустила, что Пассек арестован за заговор, чтоб всех нас на дело поднять. А сама ни при чем. Сама будто безмятежно спит. Если заговор сорвется — объявит, что мы увезли ее силой. Ай да Катерина! Ох, врагиня!

Он подошел к «Монплезиру» — маленькому дворцу, построенному еще Петром Великим. Обошел дворец, остановился у потайной двери.

Коли я прав, потаенная дверь в ее покои будет открыта…

Толкнул — и дверь легко распахнулась…

Усмехнувшись, он вошел во дворец.

Торопливо взбежал по лестнице. Рядом со спальней Екатерины — ее уборная. И, проходя, он увидел золотое нарядное платье, разложенное на креслах.

— Ну как же… Сегодня из Ораниенбаума император ее навещает… платье приготовили… Вряд ли кого найдете здесь, батюшка император Петр Федорович.

Распахнул дверь в ее покои. Екатерина спала. От стука проснулась, открыла глаза.

— Пора вставать, — жестко сказал Орлов. — Все готово для вашего провозглашения.

— Как?.. Что?! — играя пробуждение, удивилась Екатерина.

— Пассек арестован. Остальное расскажу по дороге, не время медлить.

— Который час? — спросила она деловито.

— Шесть утра. — И добавил: — Ваше императорское величество государыня Екатерина Вторая.

Она сидела на постели — простоволосая, в сорочке…

Он посмотрел на нее. Она усмехнулась. И тогда…

Старик глядел на акварель над кроватью. Под акварелью стояла подпись: «Отъезд из Петергофа 28 июня 1762 года».

— Англичанин Кестнер акварель эту изготовил. И только для нас с тобой… чтобы помнили мы тот день…

Вот я веду тебя к карете… а этот вблизи кареты стоит — камердинер твой… В воротах твоя камер-фрау… а этот, верхом на лошади, — Васька Бибиков… А это — зеваки, рабочий люд… Не узнали они тебя, оттого шапки у них на головах…

Орлов вскочил на козлы рядом с кучером:

— С Богом!

Карета понеслась в Санкт-Петербург.

Тысячи людей — у храма Казанской Божьей Матери. Гвардейцы теснили толпу. Екатерина в черном платье поднималась по ступеням собора, окруженная братьями Орловыми. За ними — Кирилла Разумовский, Никита Панин, гвардейские офицеры.

Алексей Орлов громовым голосом провозгласил со ступеней:

— Матушка наша самодержица — императрица Екатерина Алексеевна!

Вопли восторга, крики толпы, «ура!» гвардейцев. И под перезвон колоколов навстречу Екатерине вышло духовенство…

Императрица на потолке улыбалась. — Как я тебя знаю. Никто так тебя не знал, матушка государыня, — шептал старик.

Карета с закрытыми занавесями, окруженная гвардейцами, подъехала к Ропшинскому дворцу. Впереди на лошади — огромный, тяжелый Алексей Орлов. Из кареты вывели низложенного императора…