Похоже, французские политики просто не могли признать разгрома турок. Известие о заключении мира потрясло Дюрана — он-то считал внутреннее положение России критическим, а трон Екатерины II неустойчивым как никогда. «Мир заключён, — писал французский посланник 16 августа 1774 года, — и очень странно, что это произошло в тот самый момент, когда мятежники достигли наибольшего успеха, когда имелась наибольшая вероятность переворота, вызванного всеобщим недовольством, когда Крым оказался без достаточных сил, чтобы оказать сопротивление турецким войскам и флоту, когда истощение казны вынудило правительство частично прекратить выплаты. В этих условиях я поражён тем, что Россия получает всё то, в чём ей было отказано в Фокшанах» (на неудачных русско-турецких переговорах о мире в 1772 году.
Правда, новый министр иностранных дел и старый противник России граф де Вержен быстро вошёл в курс дела и вынужден был признать, что «мятежники» в России обречены. Уже в конце сентября Дюран сообщил в Версаль о том, что правительственные войска нанесли Пугачёву сокрушительное поражение{87}. Но Радзивилл и ведомые им конфедераты всё ещё верили в могущество султана и будущие военные победы.
На этом фоне превращение
«Елизавета Вторая»
Это были «завещания» Петра I, его жены и преемницы Екатерины I и аналогичный документ, приписываемый Елизавете Петровне. На следствии наша Елизавета отвечала, что не имеет к этим бумагам никакого отношения. Они попали к ней в Дубровнике: «…при письме без подписи, в пакете запечатанном к султану, три тестамента, первый от имени государя Петра Великого о короновании императрицы Екатерины Первой, второй от императрицы Екатерины Первой о короновании Елизавет Петровны, а третий от Елизавет Петровны о короновании дочери её Елизаветы II да два письма без подписи, касавшиеся до тестамента Елизавет Петровны на оную её дочь»{88}.
Из них подлинным можно считать только завещание Екатерины I, хотя судьба этого документа очень напоминает детективную историю. Утром 7 мая 1727 года в присутствии высших чинов империи А. Д. Меншиков объявил о завещании скончавшейся накануне императрицы, и секретарь Верховного тайного совета В. Степанов огласил «тестамент», согласно которому престол переходил к Петру II. Но до совершеннолетия император «за юностью» не имел права «в правительство вступать»; поэтому ему назначались официальные опекуны: тётки государя Анна и Елизавета, муж Анны Петровны герцог Карл Фридрих Голштинский и члены Верховного тайного совета{89}.
Завещание не только вводило регентский совет при императоре, но и определяло дальнейший порядок престолонаследия: «Ежели великий князь без наследников преставитца, то имеет по нём цесаревна Анна с своими десцендентами[11], по ней цесаревна Елизавета и ее десценденты, а потом великая княжна и ее десценденты наследовать, однако ж мужеска пола наследники пред женским предпочтены быть имеют»{90}. Воцарение Петра формально не было переворотом: Меншиков успел вырвать у умиравшей Екатерины правовую санкцию на этот акт. Однако тут же стали расходиться слухи о том, что императрица от Меншикова «нещастливое или отравленное питие получила», отразившиеся в документах архива самого князя и в воспоминаниях капитана Франца Вильбуа{91}.
Само завещание сохранилось в бумагах бывшего Государственного архива Российской империи и было опубликовано в Полном собрании законов{92}. Там же имеется протокол: «1727 майя 7 дня её императорского величества… тестамент в Верховном тайном совете при присутствии его императорского величества и как духовных, так и свецких слушали и во всём потому исполнять должны и повинны»; вслед за тем идут подписи самого императора, его сестры Натальи, герцога Карла Фридриха, принцесс Анны и Елизаветы, членов Верховного тайного совета, пяти духовных и тридцати трёх светских лиц{93}.