Княжий удел

– За тем я и пришел к тебе, – не стал лукавить старик. – Три года в междоусобных войнах кровушка льется. Ладно бы за веру стояли, а то убиваете один другого за власть, гордыню смирить не можете. Оглянись вокруг, князь, посмотри, как обнищала Русь. Похожа она на тяжкого больного, ранами и язвами покрыта. Сам я к Василию Юрьевичу поеду, думаю, не посмеет он старику отказать. Если что, так и в ноженьки ему поклонюсь, на колени встану. Нет во мне гордыни, я ее в мирской жизни оставил. Да и не о себе я хлопочу, а о деле нашем. Кого же ты в дружину свою призывать будешь, если ордынцы на границах появятся? То-то и оно, что к брату своему обратишься, а больше не к кому! А он к тебе за помощью придет. Только в единстве мы и сильны! Ты думаешь, князь, Василию Юрьевичу легко со старшим братом воевать? И ему так же тяжко. А еще есть пословица такая: лучше худой мир, чем кровавая сеча.

– А если Василий Косой откажет в мире? – засомневался великий князь.

– Не мне он откажет, – просто отвечал игумен. – Немощных старцев оскорбит, что томятся на берегу какой день. Откажет он всему православному миру, что радеет о мире между братьями. А стало быть, будет предан анафеме! Отвернутся от него не только ближние бояре, но и все люди. – И, подумав, добавил старец: – Пусть откажет! Возможно, тогда на Руси и восторжествует добро. Благословляю я тебя, князь, – заторопился старик в обратную дорогу.

Василий Васильевич проводил его до самой воды. Лодка была плохонькая, рыбацкая, едва законопаченная. Взмахнули гребцы веслами и отчалили от берега. Именно так первые апостолы уезжали в чужедальние края обращать в Христову веру племена язычников.

Некоторое время Василий Васильевич мог видеть неясные силуэты людей, а потом ночь скрыла и их.

Не положено встречать святых с оружием в руках, и, когда лодка пристала к берегу, ратники попрятали мечи и помогли сойти игумену.

– К князю Василию Юрьевичу меня ведите, – наказал он. – Дело у меня к нему есть.

– Пойдем за мной, святой человек, – предложил свою помощь один из бояр. – Да не оступись, темно здесь.

Ярко полыхали факелы, и их кровавый свет заставлял отступать темноту, освещая дорогу игумену. Старик шел осторожно, подобрав длинную рясу, а впереди островерхим шеломом уже высился шатер Василия Косого.

Василий Юрьевич вышел навстречу гостю, поклонился и провел в шатер.

Игумен всматривался в лица воинов. Его окружали бородатые мужи и безбородые отроки. Они походили на тех, которые остались на другом берегу Волги. Игумен с грустью подумал, что многих ему уже не суждено увидеть, если он не склонит Василия Юрьевича к миру. Возможно, завтра суждено им сойтись в битве с дружиной Московского князя, и будет много пролито крови, много людей останется на поле брани.

– Я пришел от Василия Васильевича Московского просить мира, – начал игумен, войдя в шатер.

Василий Косой смиренно ждал, когда старик присядет на табурет, и только после этого решился сесть сам. Сундук под его тяжестью испустил протяжный стон и смирился с ношей.

– Продолжай, святой старец, – глухо отозвался Василий.

Игумена Ипатьевского монастыря, отца Фотия, князь знал давно. Монах часто бывал у него в Звенигороде, а еще раньше появлялся в уделе отца в Угличе. Юрий Дмитриевич не однажды звал старца на свою землю, сулил златые горы, обещал епископство, но старик отказывался от всего, объясняя свое упрямство так:

«Народу в Галиче много, отвлекать меня от молитв станут. А мне о Боге нужно думать, у мирян же только одна забота – поесть и попить всласть. А нам, монахам, многого не надо: была бы крыша над головой и крест на груди. Я бы дальше на север ушел, да братией связан, не могу бросить! А молитва до Бога лучше доходит в одиночестве».

Фотий был из тех людей, чье призвание – служить Богу. Едва исполнилось отроку четырнадцать годков, как оставил он отчий дом и подался в монахи. Поначалу всю Русь исходил босиком с посохом в руках. И только через десяток лет понял: служить Богу нужно не на дорогах, а в маленькой келье посреди пустыни. Так Фотий сделался пустынником.

В полном одиночестве он провел пятнадцать лет. Потом близ кельи поселился еще один монах, через год их было пятеро, а через несколько лет на этом месте вырос крепкий монастырь.

И вновь вспомнил Фотий о своем призвании пустынника. Шумно стало на прежнем месте, теряется сила молитвы в пустословии да злословии, только абсолютная немота и приятна Богу.

Скоро Фотий ушел дальше на север, в земли, которые были заселены язычниками. Недоверчиво поначалу встретили они проповедника, однако не трогали и келью монаха обходили стороной.

На благодатной почве и зерно приносит обильный урожай, и через несколько лет язычники признали Фотия и с благодарностью приняли Христову веру. И вновь Фотий был не один, вокруг него, как и прежде, стали собираться монахи. Так вырос монастырь, где Фотий стал игуменом.

Дальше бы ему идти, искать одиночество, но вдруг почувствовал себя Фотий старым и усталым и решил остаться в этих местах навсегда.