Княжий удел

Полки Василия Косого разбили шатры за городом. По приказу воевод многие уже облачились в доспехи и ждали сигнала, чтобы следовать к Нижнему Новгороду. Уже были развернуты знамена, били копытами кони, но трубы по-прежнему молчали. Войско давно выстроилось поколонно, сотники ретиво грозили кулаком дружинникам и с трудом добивались повиновения. Тяжелые пищали погрузили на телеги. Полки на левом и правом флангах пока не спешили — сперва головной должен тронуться, а уж затем и меньшие князья за ним пойдут.

Кое-где шатры были еще не собраны, около них горели костры, ратники от безделья скалились, перекидываясь грубыми шутками, весело гоготали.

Зазвучала труба. Лагерь всполошился, и головной полк, вопреки ожиданию, двинулся в сторону Московской дороги.

Безбородый ратник подобрал с земли пищаль и, нагоняя сотника, спросил:

— Куда мы идем, Степан? Разве не в Нижний?

— Держи крепче оружие, раззява! В Москву идем, так князь Василий Юрьевич повелел.

Выстроившись в шесть колонн, рать Василия Юрьевича двигалась в Москву. Последним шел полк, который состоял сплошь из мужиков, взятых чуть ли не от сохи. Редко на ком из них встретишь сапоги, а так все лапти да длинные, до колен, рубахи. Мужики покорно следовали по Московской дороге туда, куда вел их великий князь.

Впереди всей дружины ехал Василий Косой, его конь горделиво ступал по пыльной дороге, неся драгоценную ношу. Князь доспехов не снял, и солнце играло на золотой броне.

— Что с гонцом делать прикажешь, князь? — спросил тысяцкий.

Призадумался Василий. Он уже забыл о гонце, брошенном в темницу. А если младшему брату захочется занять отцовский стол? Есть еще и опальный Василий Васильевич, он-то уж точно не откажется от подарка. А вести о смерти князей разлетаются быстро, не успеешь оглянуться, как кто-нибудь из братьев на московский стол взойдет, и опять тогда прозябать в окраинном уделе. Хватит! Побыл младшим братом, теперь другим черед!

— Гонца убить! И сейчас же! Сделать это незаметно, так, чтобы в полках никто не прознал об этом.

— А если о гонце кто из бояр спросит?

— Скажешь, уехал уже.

— Понял, государь, — кивнул тысяцкий. — Пойду распоряжусь.

— Стой! — остановил тысяцкого Василий Косой. — Никому не говори, сам все сделаешь.

— Как скажешь… — не посмел противиться тысяцкий.

Он подумал, что за невинно убиенного человека накажет его Господь и никакие молитвы и поклоны тут не помогут. Никогда не замолить ему этого греха.

Гонец сидел в земляной яме и, подперев плечами влажную стену, смотрел прямо перед собой. Зацепившись за тоненькую веточку, на блестящей паутине над ним висел здоровенный мохнатый паук и терпеливо плел липкую сеть, поднимаясь все выше и выше к железным прутьям. Вот так бы самому наверх выбраться. Узник смахнул паука рукой и раздавил каблуком. Сорок грехов как и не бывало. Ноги затекли. Гонец разогнулся и увидел, что прутья решетки лежат неровно.

— Эй, парень! — раздалось сверху. — Вылезай, тысяцкий тебя видеть желает.

Затем о земляной пол стукнулась лестница.

После холода земляной ямы солнце показалось особенно теплым. Гонец стряхнул с полы кафтана налипшую глину и дерзко посмотрел на тысяцкого.

— Ответишь еще за своеволие! Будет тебе от московского князя.

Тысяцкий только хмыкнул. Последние десять лет он служил Василию Косому. И сейчас понимал, что выбор был сделан верно. Честолюбив молодой князь, быть ему на московском столе первым.

— Не бранись, молодец. Вот лучше выпей чашу с вином. Это тебе Василий Косой прислал, отпускает тебя. На том и разойдемся.

И тут гонец почувствовал, что сейчас ему очень хочется пить. А раз сам князь потчует, то можно и забыть прежнюю обиду, а сердце от хмельного только веселеет.

Принял он с благодарностью чарку и осушил до дна.

— Спасибо, брат, уважил… — только и успел произнести, а потом сделал шаг, неуверенно — другой и, хватаясь за горло руками, захрипел и повалился на землю.

— Кажись, околел. Не по-христиански это, без попа хоронить. Да что уж сделаешь, князь повелел! — И, оборачиваясь к страже, сказал: — Припрятать бы гонца надо, а потом зарыть тайно.

Настороженно стольный град встретил нового князя. Колокола онемели, будто языка лишились, улицы пусты, окна ставнями закрыты. И рать Василия Косого, уверовав в быструю победу, въезжала в Москву, непривычно тихую.

Для всех было памятно недавнее прибытие в стольный город галицкого князя Юрия Дмитриевича. На белом рысаке проехал, попона у коня золотом расшитая, будто править ехал на долгие годы, будто ждали его, окаянного, здесь. Покарал злыдня Господь: и месяца не прошло, как болезнь Юрия свалила. Видать, то же самое и Ваську Косого ожидает за то, что без позволения Божьего на стол московский зарится.

Старухи в черном, прячась за заборами и воротами, крестились и шептали в спину князю:

— Сатана поехал! Сатана поехал! Не будет теперь никому жизни! Всех со света сживет!

Боярин Брюхатый замахнулся на кликуш плетью, но ударить не посмел. Такое поверье на Руси: нельзя старого да убогого трогать. Грех большой!