Княжий удел

— На вот тебе этот лук. Тяжел? Знаю. Когда научишься тетиву на нем растягивать, тогда и удел свой получишь! Так что расти, Ванюша, расти. Хорошие воины мне нужны. Мои сыны чуток помладше тебя будут, а уже вовсю тетиву тянут. Тебе их догонять придется. Руки крепкие необходимы не только для того, чтобы баб тискать, а больше, чтобы власть держать. Холопов в дугу гнуть. Стоит только отпустить, как они к тебе на шею — прыг! А уж про бояр я не говорю, каждый почти князем Московским себя мнит. Дали им волю по Руси-то бегать да служить разным князьям, которые больше по нраву, оттого и на язык они дерзкие. Все словами погаными норовят обидеть. А их розгами сперва поучить! Тогда умишка у них прибавилось бы. Да чего уж там!.. Даст Бог, сам до всего дойдешь, Ванюша.

Вечером Дмитрий в честь племянников устроил пиршество, на которое созвал всех бояр. Ванюша, не привыкший к такому чину, застенчиво жался к отцу Ионе, с ним он успел сдружиться. А святейший, наклонясь, на ухо мальчонке шептал:

— Ты гляди, Ваня, гляди на бояр, присматривайся. Может, не всегда так будет, может, среди слуг находишься.

Дмитрий Юрьевич покрикивал на бояр, слугам велел нести блюда, а когда на стол подали белое вино, распорядился:

— А почему моего главного гостя не потчуете? Почему вина Ванюше не налили? Он хоть и мал, а отведать вина должен.

Крякнул отец Иона, но перечить не стал.

Ваня взял стакан, встал из-за стола и, кланяясь в обе стороны гостям, поблагодарил за ласку великого князя, а затем пригубил вино.

Бояре переглянулись. Кто-то вспомнил Василия Васильевича: ведь так он и начинал некогда, великий московский князь. Сначала сам кланялся, а потом заставил строптивых головы низко к земле пригнуть.

В повороте головы и в жестах юного княжича Дмитрий узнавал своего брата. Глаза великого московского князя остались у старшего сына — смотрели по-прежнему дерзко и прямо. И стало ясно Дмитрию: не догнать его сыновьям Ивана, мал отрок, а держится с большим достоинством, будто и вправду московский князь. Хоть и лук растянуть не способен, однако нашлось смелости посмотреть боярам в лицо. И глядел так, будто холопов своих разглядывал. «Вот она, кровь, что делает! Васька своими погаными очами так же на братьев смотрел, покудова не выкололи их!»

Шуты и шутихи прыгали через голову, вертели хоровод, стараясь развеселить Дмитрия, но он все более мрачнел. И вино уже не берет, только взгляд от выпитого делается строже, а лицо наливается густым румянцем.

— Подите прочь! — вдруг громыхнул князь стаканом о стол.

Брызги весело разлетелись в разные стороны, заливая кафтаны бояр.

Шутихи и шуты смолкли на полуслове. Одна из них, маленькая, сгорбленная, сделалась еще безобразнее от страха. Она втянула голову в плечи, словно боялась получить удар плетью, и, семеня кривыми ножками, потопала к выходу.

Веселье упорхнуло вспугнутой синицей, и бояре тяжело замолчали.

— А ты на нас не ори! — откликнулся со своего места Степка Плетень, самый дерзкий из бояр. — Мы тебе не холопы. Мы люди вольные! Кому хотим, тому и служим, а коли не любы стали, так мы себе другого хозяина поищем.

— Подите вон! А если ты, Степашка, надумаешь мне перечить, так всю харю твою о стол разобью!

И раньше случалось, князья бояр за бороды таскали, плетей им доставалось, и княжескими сапогами были топтаны. Жестокостью расплачивались московские князья за верную службу со своими подданными. Но то были московские князья, и ссоры эти походили на семейные перепалки. Сейчас перед боярами сидел Шемяка, который едва успел угличские бармы на московские великокняжеские поменять. А все туда же! На московских государей и нравом походить желает.

Бояре дружно поднялись, грохнула об пол лавка. Кто-то рукавом охабня зацепил стакан, и он, дребезжа по гладким доскам и расплескивая пиво, упал на колени князю.

— Иона, — окликнул великий князь епископа, который чинно поднялся из-за стола и пошел вслед за боярами. — Ты вот что… Возьмешь детей Василия и свезешь их завтра в Углич. Представляется мне, там им спокойнее будет.

— Государь, Дмитрий Юрьевич! Да что же это такое! — взмолился владыка. — Обещал же ты мне, как только малюток привезу, сразу Василия из Углича отпустишь и удел ему в кормление дашь! А ты еще и детей в заточение?!

— Хорошо тебе, Иона, на Москве? Митрополитом всея Руси стал… А может, тебе обратно в Ростов Великий хочется вернуться? Московская митрополия пустовать не станет, охотников мы живо разыщем.

— Я-то свезу, князь! Свезу детей, только ты совсем один остаться можешь. Вольных людей от себя отстранял, меня, митрополита, обидел, — укорял Иона, — а сейчас и слово свое не сдержал. Люди ведь не твари бессловесные, разнесут по Руси обиду. Одумаешься, Дмитрий, да поздно будет!

Забрал отец Иона чад Васильевых, перекрестил перед дорогой и повез их к отцу в Углич в заточение. На душе было срамно. И есть от чего: надо же было додуматься великому князю — митрополита тюремщиком при отроках сделать. Всю дорогу отец Иона молился, а возница, удалой малый, не подозревая о тоске владыки, тянул скорбную песнь.