Князь вампиров

– И я очень рад вас видеть, дружище Джон. Вот только вид у вас что-то бледный, да и питаетесь вы, скорее всего, как придется. Надо срочно найти для вас юную леди, которая нагнала бы вам аппетит прогулками на свежем воздухе.

Продолжая приветливо улыбаться, я опустил глаза и принялся разглядывать буйство желтых и малиново-красных цинний, росших по обеим сторонам дорожки. Все, что пробуждало мысли о Люси, отзывалось во мне острой болью, и я не смог заставить себя ответить на шутку профессора.

– А, понимаю... – с сочувствием произнес он. – Дурацкая врачебная привычка – сразу дотрагиваться до больного места. Друг мой, простите глупого слепого старика.

Думаю, я покраснел, что лишь усилило неловкость моего положения (вообще-то я редко теряю самообладание). Но сейчас мы с профессором были не одни. Я покосился на молчаливую пациентку: интересно, понятен ли ей смысл нашего разговора?

И снова Ван Хельсинг прочитал мои мысли.

– Не тревожьтесь, Джон. Эта женщина страдает кататонией. Ее мысли сейчас блуждают где-то очень далеко. Но даже если бы она и поняла наш разговор, то не сумела бы никому его передать. Болезнь отняла у нее речь.

– Зря вы наговариваете на себя, профессор. Вы далеко не старик и уж вовсе не слепец. Вы – самый проницательный человек из всех, кого я знаю.

Я не льстил профессору – такое мнение о нем сложилось у меня с самой первой нашей встречи. Иногда меня просто ошеломляла его способность читать мысли – мои или кого-то другого. И дело здесь вовсе не в том, что он слишком хорошо меня знал, аналогичным образом он проникал в помыслы совершенно незнакомых ему людей. Я много думал над этим и нашел два возможных объяснения: либо профессор феноменально развил наблюдательность, либо он... ясновидящий.

Второе мое предположение нелегко доказать, хотя в последнее время я стал серьезно интересоваться оккультными явлениями и учением, распространяемым "Золотой Зарей"[14] – одним из местных обществ мистического толка. (Знакомясь с литературой, имеющей вышеозначенную направленность, я пришел к выводу, что профессор весьма эрудирован в этой области – достаточно вспомнить многочисленные высказывания, которые я слышал от него за восемь лет наших тесных дружеских отношений, например герметический афоризм «Как вверху, так и внизу». Далеко не все его слова были мне понятны. Смысл многих его замечаний стал мне открываться по мере знакомства с произведениями, посвященными оккультным наукам, но кое-что так и остается для меня загадкой.)

Более того, вокруг профессора ощущается аура силы, причем не столько физической, сколько ментальной. Его способности проявились в очень раннем возрасте (здесь мы с ним схожи; таких детей принято называть немецким словом wunderkind). Однако я говорю не об интеллектуальных способностях (их Ван Хельсингу тоже не занимать), а о метафизических. Будучи на людях, профессор надевает личину добродушного рассеянного чудака (исключение составляют лишь лекции, которые он безупречно читает студентам). Я даже слышал, с каким забавным акцентом он говорил на иностранных языках, хотя со мной он всегда разговаривает на вполне правильном английском. Такое ощущение, что он делает все, только бы скрыть от мира свою истинную суть: ученого, философа, гения.

Но когда мы оставались с Ван Хельсингом наедине, он снимал свой шутовской колпак, а из-под маски чудаковатого врача временами проглядывал блестящий и знающий оккультист. Разумеется, профессор ни разу не назвал себя оккультистом. Я же отваживаюсь назвать его так на основе наших бесед и своих наблюдений. Помню, как еще давно, очутившись в его амстердамском доме, я совершенно непреднамеренно забрел в комнату, служившую ему библиотекой. За стеклами запертого шкафа виднелись корешки книг по магии: "Больший ключ Соломона"[15], «Гетия»[16], «Сефер Йецира»[17], а также "Правдивое и достоверное описание того, что в течение многих лет происходило между доктором Ди[18] и некоторыми духами".

И теперь этот удивительный человек стоял на крыльце моей лечебницы, приняв облик заурядного сельского пастора. Но я видел то, что скрывалось под маской добродушно улыбающегося синеглазого простака. Со времени нашей последней встречи доктор постарел, в его рыжевато-золотистых волосах прибавилось седины. Как и я, он заметно исхудал и осунулся, и при взгляде на его впалые щеки у меня сочувственно сжалось сердце. Зато его внутренние силы и мудрость возросли многократно. Спокойствие, коим были исполнены каждое слово, каждый жест Ван Хельсинга, казалось, не поколебала бы даже самая яростная и неистовая буря. Как ни странно, но его истинное, внутреннее "я", скрывавшееся под изможденной плотью, стало гораздо... моложе.

– Прошу вас. – Я посторонился, собираясь проводить Ван Хельсинга и пациентку в подготовленные для них помещения.

Мы направились к открытой двери. Я попытался было забрать у профессора его ношу, но, как и следовало ожидать, он отказался от моей помощи. Тогда я предложил:

– Хотите, я позову санитара? Он мигом отнесет вашу пациентку, а вам не нужно будет тратить лишние силы.