Князь тайги (СИ)

— Да, вот думаю, как бы сделать так, чтобы и следов не осталось, Аркудов... — Я безуспешно дернула намертво вколоченную в землю заостренную ветку. — Ты же здесь сгниешь. Как вариант, если нас кто-то видит, придут и обоих прикончат. Браконьерство — немалый срок, свидетелей проще тихонько убрать. А знаешь, когда они явятся?..

Аркудов молчал. Что мне делать? Никто и никогда не предъявит мне обвинений.

— Вот и я не знаю, Игорек. Где телефон?

— Здесь. И я тебе его не отдам.

— Понимаю. Я нужна тебе, ты нужен мне. Это более здраво, чем попытка от меня откупиться бумажной картой. Как видишь — нет союза крепче, чем союз врагов. Еще и потому, что мы друг другу не доверяем. Нож в спину проблематично воткнуть тому, кто не поворачивается спиной. — Соседний колышек неожиданно подался, и я приказала: — Выдергивай их со своей стороны. Тяни на себя. Не думаю, что у тех, кто выкопал эту ямку, есть вертолет, но они определенно сюда добираются так, чтобы не на себе тащить тех, кто попадается в эти ямы. Квадроциклы, возможно. — Я помолчала. — Если мы их услышим — ну, тогда, извини, мне придется бежать. Конечно, ты не преминешь меня сдать, чтобы не одному подыхать в тайге, значит, у нас снова обоюдный интерес. Давай.

Колья были рассчитаны на ум зверя. Через один-два, но мы их в конце концов выдернули, и при должной ловкости можно было пытаться выбраться. Я стащила с плеч рюкзак, свесила вниз лямки:

— Пристегивай свой рюкзак. Мне придется связать лямки и отойти как можно дальше, иначе мы окажемся в яме оба.

— Тогда как в свою спасительницу, Дианочка, я буду обязан в тебя влюбиться. Со всеми вытекающими.

Держал ли Аркудов в голове калабмур или мой истерзанный мозг выдал пошлые параллели?

— Для всех вытекающих, Аркудов, нужно приспособление. Ты постоянно носишь его в рюкзаке? — И пока он обдумывал остроумный ответ, я вытащила из ямы сцепленные рюкзаки, перестегнула лямки, создав подобие веревок, и обмотала одну из лямок своего рюкзака вокруг ноги. После чего, сказав себе, что хуже уже не будет, хуже вряд ли уже может быть, я легла плашмя на землю, потянулась вперед, нащупала руками наиболее крепкие из ближайших кустов, и слава всем лешим и кикиморам, кусты были гладкие, без колючек, я ухватилась за них ближе к корням, проверила на прочность. Должны выдержать. Резко столкнув рюкзаки в ловушку, я крикнула: — Выбирайся, но только не дергай лямки. Плавно, Аркудов, понял?

Сказать ему, что будет, если он нарушит это правило?

— Иначе ты меня покалечишь настолько, что в эту яму можно будет скинуть меня.

Сначала ничего не происходило, потом лямка дернулась, натянулась, ослабла, и я уже решила, что все и можно отпускать кусты, как щиколотку обожгло как огнем, и я взвыла.

Аркудов был намного крупнее меня, тяжелее, и он был ловким -не ловким, но довольно уклюжим, он должен был выбраться из ямы за несколько секунд. Может быть, так и было, но мне эти секунды почудились вечностью то ли в беспамятстве, то ли в аду. Боль была страшной настолько, что первая мысль — ногу мне оторвало, вторая — что это не человек, это зверь сидел там, где ему было самое место, и ловушка не для него, для меня. А я попалась так глупо, а шансы были. Он сам предлагал мне отсюда уйти. Очень честно.

Орать от боли я перестала только тогда, когда почувствовала на лице холодную воду.

— Диана? Отпусти, — Аркудов то тряс меня за плечо, то пытался отцепить мои руки от кустов. Я открыла зареванные глаза и увидела, что ладони мои в крови. — Все хорошо, уже все хорошо. Сейчас я сниму с тебя рюкзак. Все в порядке.

Какого черта в порядке, хотелось заорать мне, и следом в голову грохнула такая ассоциация, что я от души лягнула Аркудова здоровой ногой, потом, почувствовав, что мою ногу ничего больше не стягивает, села и убедилась, что крови на ноге нет. Уже плюс. И все это время я визгливо хохотала, остатками здравого смысла поздравляя себя с выявлением типа истерик — или как это называют психотерапевты.

— Аркудов, — сдавленно проговорила я, давясь истерикой, — я поняла, почему роженицы ненавидят мужей.

Он замер: в одной руке что-то из разоренной вертолетной аптечки, в другой — грелка.

— Идти сможешь? — спросил он совсем не то, что должен был по моим расчетам. При чем тут роженицы, их мужья и Аркудов.

Я подумала. Смеяться меня больше не тянуло.

— Придется, Аркудов. Только выясни, сколько и куда нам идти.

Он перевязывал мои руки — я шипела, но не вырывалась. Потом Аркудов осмелел и посмотрел, что у меня с ногой. На вид — только синяки и ссадины, саднило, но не так, словно ногу мне отрезали без наркоза, и встать я встала и даже шагнула, но — нет. Где-то в районе колена прострелила боль, и я чуть не упала.

— Вывих, наверное, — выдавила я, тяжело дыша и стараясь, чтобы не брызнули слезы. Стоять я могла, двигаться — нет. Как отличить героизм от идиотизма? — Вот теперь, Аркудов, иди один.

Как-то странно судьба распорядилась. Какая, к чертовой матери, может быть справедливость? Я села на землю, глухо застонав, подтянула к себе здоровую ногу и закрыла лицо руками.

Глава восемнадцатая