Князь советский

На сцене под громадным портретом Ленина был установлен длинный стол, за которым восседали почетные гости – руководители Всесоюзной коммунистической партии большевиков. На трибуне товарищ Баблоян с умилением в голосе зачитывал пожелания трудящихся к годовщине Октября:

– Мы, рабочие Электрозавода, надеемся, что вскоре по всей Европе пройдет волна пролетарских революций, и двадцатилетие Октября будет праздновать не только наша страна, но целый Европейский Союз Советских Социалистических Республик.

Магда, Клим и Оуэн сидели в ложе для иностранцев и разглядывали партер в театральные бинокли.

– Целое море партийных чинов! – прошептала Магда, показывая на публику, наряженную во френчи и гимнастерки.

– Не море, а болото, – отозвался Клим. – Цвет-то – болотный.

Магда покосилась на его смокинг и накрахмаленную сорочку.

– На себя посмотрите, мистер Черное-и-Белое.

На трибуну поднялся председатель Госплана Кржижановский:

– В течение ближайших пяти лет мы непременно победим безработицу и преодолеем все экономические трудности. Зарплата рабочих вырастет на шестьдесят шесть процентов. Трудящиеся будут есть на двадцать семь процентов больше мяса, яиц – на семьдесят два процента, и на пятьдесят пять процентов больше молочных продуктов.

Аплодисменты грохали так, будто кто-то нажимал невидимую кнопку.

Клим переводил Оуэну слова оратора.

– Интересно, откуда большевики возьмут эти проценты? – в недоумении спросил тот.

– Их цель – не результат, а ритуал, – сказал Клим. – Мы с вами присутствуем на проповеди. Помните Откровение Иоанна Богослова? «И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло».

Оуэн кивнул:

– Ну да, ну да…

– Большевики начинали как материалисты, но их теории оказались ошибочными, и они незаметно для себя превратились в секту, которая «верит, ибо абсурдно». Они взяли старое доброе учение о конце света и поменяли в нем имена и названия. Мировая революция у них – апокалипсис; Маркс и Энгельс – это древние пророки, Ленин – Спаситель, отдавший жизнь за народ, а Сталин – это верховный жрец. Те, кто уверуют во все это – спасутся, а кто не уверует – тех придется покарать, как еретиков.

Оуэн опустил бинокль.

– По-вашему Советская Россия увлеклась новым видом христианского сектантства?

– Это естественная реакция общества на смену эпох, – проговорил Клим. – В такие времена людям хочется опираться на привычные догмы и в то же время – все изменить. А еще нужен вождь, который обладает тайной силой и никогда не ошибается: с ним не так страшно идти в светлое будущее. Классическая картина «реформации» – поиск нового пути в условиях, когда население не особо грамотное и верующее не в науку, а в сладкие обещания и чертей.

– И чем все закончится? – спросил Оуэн.

Клим вздохнул.

– В СССР – тем же, что и в Китае во времена Восстания тайпинов. В 1850-х годах тамошние христиане создали независимое государство и принялись проводить «справедливые экономические реформы». Все как обычно: борьба с внешними и внутренними врагами, передел собственности, вождь, приравненный к богу, всеобщее разорение и гибель миллионов людей.

– Неужели все так мрачно? – с недоверием спросил Оуэн.

Клим показал на поднявшегося на сцену рабочего, который держал в руках символическую метлу, сделанную из металлических лезвий.

– Это делегат от завкома. Знаете, что он предлагает руководству страны? Вымести этой метлой всех врагов. Тут не обойдется без большой крови.

5.

После митинга Оуэн отправился на банкет Наркоминдела, а Клим и Магда пошли по Театральному проезду к Лубянке.

Улица была залита огнями, влажная мостовая блестела в свете фонарей, а от стоянки извозчиков несло терпким лошадиным духом.

– Как доберетесь до Берлина, сразу отправьте мне телеграмму, – проговорила Магда. – Мы с Фридрихом, наверное, тоже скоро приедем в Германию. Нам только надо отправить в Канаду наших немцев.

– Фридрих решил стать невозвращенцем? – удивился Клим.

Магда вздохнула.

– Он считает, что в СССР произошла контрреволюция – только ее мало кто заметил. Государство вернулось к безраздельной власти царя и бюрократии. Если бы Николая II не свергли, тут бы творилось все то же самое, только под другими знаменами. Фридрих говорит, что революцию надо было делать в другой стране, где нет таких сильных монархических традиций.

– Он хочет начать все заново?

– Не знаю. Там видно будет.

Они обнялись, и Магда отправилась нанимать извозчика, а Клим решил дойти до Гали пешком – ему хотелось попрощаться с Москвой.

Город ворочался, как зверь, устраивающийся на ночлег, – усталый, разморенный и слегка подрагивающий под первым, мгновенно тающим снегом.

Климу не верилось, что через полутора суток он окажется в совершенно другом мире. В СССР действовал эффект перевернутого бинокля: светлое будущее казалось близким, а соседняя Польша – далекой, как Марс.

Проходя мимо здания Макарьевского подворья, Клим остановился перед зеркальной витриной, чтобы проверить – следуют за ним шпики или их уже распустили по домам.