Князь советский

– Американскую валюту вывозишь? – усмехнулся он, разглядывая стодолларовую купюру на свет от керосиновой лампы. – Ну что ж, скоро пойдем. К утру будем в Ракове.

7.

Элькин не ожидал, что переход через ночной лес обернется для него кошмаром. Все его существо протестовало против этого, памятуя о страшных скитаниях после побега из лагеря.

«Я наверное уже никогда не смогу спокойно ходить по лесу», – в отчаянии думал Элькин.

И все-таки ему надо было двигаться вперед, перебираться через поваленные бревна, спускаться в неглубокие овраги и обходить непролазные ельники.

Элькин не представлял, как Пятрусь ориентируется в кромешном мраке. Небо заволокло тучами, и сам он едва различал невнятный силуэт впереди. В кустах кто-то шевелился, ухала ночная птица, а с веток на шапку и плечи то и дело падали тяжелые капли.

Несколько раз Элькин поскальзывался и падал в снежную грязь, и тогда Пятрусь шепотом ругал его: им надо было уйти как можно дальше до смены постов на пограничной заставе.

В Крыму Элькин мог целый день без отдыха лазить по горам, а сейчас в его боку кололо, в коленке хрустело, а в ушах стоял тихий гул.

«А что, если не дойду? – думал он. – Что, если силы кончатся, и я просто свалюсь?»

Время от времени Элькин ощупывал спрятанные на груди деньги. Пятрусь сказал, что если пограничники ловят человека с товаром, то его могут даже отпустить за выкуп: на заставах кормежка была плохой и они только радовались, когда им в лапы попадал контрабандист. А если человек шел с оружием или деньгами – это была верная смерть: таких перебежчиков считали диверсантами.

Элькин споткнулся о корень и плашмя полетел на землю. Некоторое время он лежал неподвижно, пытаясь совладать с острой болью в руке. Сломал кость или только поранился о сучок?

Поднявшись на четвереньки, Элькин прислушался: вокруг царила абсолютная тишина – только высоко в небе шумели столетние сосны.

– Пятрусь, ты где? – тихо позвал он.

Его охватила паника: куда идти? Где он вообще находится? Все еще на советской стороне или уже на польской?

Что-то тяжелое ударило Элькина в висок, и он ничком повалился на землю.

Глава 32. Станция «Негорелое»

1.

Поезд, следовавший из Москвы на Берлин, на самом деле ехал только до приграничной станции Негорелое, а там пассажиры должны были пересесть в другие вагоны. Ширина европейской и советской железной дороги была разной: так было задумано еще при царе – чтобы в случае нападения, враги не могли быстро наладить снабжение своих войск.

За Негорелым начиналась terra incognita, неведомая земля, о которой обычный советский человек практически ничего не знал. Сам факт того, что ты оказался в этом поезде, был сродни чуду: только особо удачливые баловни судьбы могли сидеть в этих чистеньких вагонах, волноваться, строить планы и с замиранием сердца отсчитывать часы, оставшиеся до заветного рубежа.

Весь Нинин багаж уместился в одной корзине: там лежала смена белья и чистый мешочек с туалетными принадлежностями. Сбоку от него стоял расписной горшок, подаренный Славой, в котором хранился пепел из печи. Нина намеревалась объяснить таможенникам, что это прах недавно кремированной бабушки, мечтавшей, чтобы его развеяли над Германией. Самое ценное заключалось в плоской глиняной крышке, слепленной самой Ниной – она спрятала в нее дневник Клима.

Всю дорогу до Негорелого она обмирала от страха: а что, если какой-нибудь бдительный служащий обратит внимание на то, что крышка не подходит к горшку? Теперь Нина уже жалела о собственной сентиментальности: глупо было подвергать себя опасности из-за дурацкого блокнота! Но она не могла расстаться с «Книгой мертвых» – это была единственная вещественная ниточка, которая связывала ее с Климом.

Когда он в последний раз приехал в Салтыковку, они долго сидели обнявшись в кабинете Белова. Клим поцеловал Нину в висок и тихо сказал:

– Я загадал: если мы вызволим наших немцев, то искупим прошлые грехи, и у нас все будет хорошо.

Временами Нине казалось, что это невозможно. Люди, у которых могло быть «все хорошо», относились совсем к другому виду. Можно было пройтись по вагонам и полюбоваться на них:

Вот датский инженер возвращается из служебной командировки. Вот молодая женщина везет детей к мужу, служащему в советском полпредстве в Берлине. Вот шумная компания американских туристов – они насмотрелись на СССР и теперь хотят посетить Чехословакию.

В одном купе с Ниной ехали художники, направлявшиеся на международную выставку пролетарского искусства. Они без конца пили пиво и обсуждали профессиональные проблемы.

– Я бабу маслом нарисовал, – говорил широколицый бородатый парень. – Хотел продать в Наркомпрос, а они не берут без идейного заголовка. Баба-то хорошая – жалко, если пропадет… У ней грудь – во! – И художник показывал на себе нужные объемы.

Коллеги наперебой подсказывали ему идеологически верные названия:

– Как тебе «Пролетарка»? Или «Дочь рабочего»?

– Не, ребят, не пойдет. Лучше «Комсомолка грудью встала на защиту идей коммунизма».

– Да нет там никаких «идей»! – вздохнул бородач.