Князь советский

– Ну будьте человеком! В ОГПУ уж и не знают, кого вам предложить. Если вы будете упорствовать, однажды вам пришлют милого отрока.

Сам-то он с удовольствием знакомится со всеми подряд.

В СССР напрочь отсутствует культ любви. Рыцарей перебили или выгнали из страны, и в обществе царят патриархальные нравы: наверху женщина является символом успеха, вроде медали или наградного оружия, а внизу на неё смотрят как на трудовую единицу, которая должна быть здоровой, выносливой и политически грамотной.

Иногда я возвращаюсь домой с очередной светской попойки, и на меня наваливается тоска: «Господи, чем я тут занимаюсь?»

Галя встречает меня на пороге и деловито докладывает, что она сделала по хозяйству. Потом с гордостью показывает какую-нибудь рамочку или расписную бутылку, купленную на аукционе: «Правда, красивая штука?»

Мы стоим посреди комнаты: я жду, когда Галя отправится домой, а она всё надеется, что я предложу ей остаться. Разумеется, я сдаюсь первым:

– Мне надо поработать.

Галя кивает, вздыхает и уходит, тихонько притворив за собой дверь.

7

В моей родной стране запрещено писать правду. Если меня поймают на ней, как на воровстве, отвечать придётся всем: Гале, Вайнштейну, тетушкам на телеграфе и прочим добрым людям, которые ежедневно помогают мне.

Самое обидное, моя правда никому не нужна и за границей: по статистике, американцы всё меньше интересуются международными новостями. Ещё несколько лет назад под сообщения из-за рубежа выделялось 9 % печатных площадей, а теперь – только 2,5 %. И это на все страны, включая Англию, Германию, Японию и Китай, в которых Америка заинтересована куда больше, чем в СССР.

Замкнутый круг: читателям неинтересна Россия, потому что они ничего о ней не знают, а я не могу им ничего рассказать, потому что правдивую и злободневную статью невозможно переправить за границу.

По правилам новостной журналистики я не должен высказывать собственное мнение о событиях. А что может понять иностранный читатель из куцых сообщений? Где-то далеко, в заснеженном Советском Союзе, живут странные люди, которым нравится мучать себя и других. Ну и бог с ними, лишь бы к нам не лезли!

У моих новостей нет человеческого лица, в них не отражаются судьбы живых людей – и дело не только в цензуре. Телеграмма в Лондон стоит пятнадцать центов за слово, у меня есть бюджет, и я вкладываю в депеши только то, что помещается и что гарантированно пройдёт через Отдел печати. На эксперименты у меня просто нет денег.

Просить об увеличении сметы бесполезно: единственный материал, за который «Юнайтед Пресс» готова платить без оглядки, – это интервью со Сталиным.

Когда я попросил Вайнштейна организовать мне встречу с генеральным секретарём, он посмотрел на меня как на сумасшедшего.

– С чего это товарищ Сталин должен разговаривать с вами?

– Было бы неплохо, если бы он рассказал о своих взглядах и планах.

Вайнштейн только рассердился:

– Представьте, что корреспондент ТАСС приедет в Вашингтон и с порога попросит встречи с президентом Кулиджем!

Напрасно я ссылался на то, что президент Кулидж дважды в неделю даёт пресс-конференции для журналистов.

– Наверное, ему нечем себя занять, вот он и болтает с кем ни попадя, – сказал Вайнштейн. – А у товарища Сталина и без вас полно дел.

Я передал наш разговор Оуэну, и тот велел мне придумать, чем мы можем соблазнить генерального секретаря. Увы, Сталину ничего от нас не надо. Слава его не интересует: он всегда держится в тени и появляется на публике два раза в год – на парадах 7 ноября и 1 мая. Это призрак, живущий в древней крепости; все его портреты тщательно отретушированы, а вблизи его видят только кремлёвская прислуга и пара десятков приближенных.

Я решил, что всё равно буду раз в месяц посылать официальный запрос об интервью. Если долго стучаться в ворота, то тебе рано или поздно откроют – хотя бы для того, чтобы посмотреть на надоедливого зануду и узнать, чего ему надо.

Зайберт сказал, что он уже три года делает то же самое, и мы с ним заключили пари – кто из нас первым добьётся успеха.

В моей голове засела дерзкая мысль: если мне удастся встретиться со Сталиным, я попрошу его помочь с поисками Нины. Ведь одного его слова будет достаточно, чтобы расшевелить московских бюрократов.

Иногда мне кажется, что это моя единственная надежда.

Глава 8. Трудный ребенок

1

Насколько Галя знала, у Клима не было ни жены, ни любовницы. Проститутками он не интересовался, но явно замечал красивых девиц и несколько раз доводил Галю до приступов бессильной ревности, заглядываясь на хорошеньких комсомолок. На неё саму он никогда не смотрел такими глазами.

Галя сама удивлялась произошедшей в ней перемене. Совсем недавно она на чем свет стоит ругала заграничных капиталистов и их порочный образ жизни и была уверена, что ей не надо иного счастья, кроме скорейшего наступления коммунизма. Но стоило ей устроиться на работу к Климу, как от её убеждений не осталось и следа. Она ничего не могла с собой поделать: ей нравились изящные манеры, изысканный вкус, умные разговоры и такая пошлость, как… деньги.