Князь сердца моего

Анжель зашлась хриплым горловым смехом, но тут же и умолкла, охваченная страхом: в последний раз она видела графиню, когда та продавала ее Лелупу; и теперь, когда Анжель не сомневалась, что навеки избавлена от этого зверя, маман появилась снова... как будто волк-оборотень воплотился в нее.

Графиня не меньше невестки была удивлена этой внезапной встречей, но пришла в себя гораздо быстрее и фамильярно окликнула ее:

– У тебя новый плащ и теплая шубка, Анжель? Вижу, тебе пошла на пользу та партия, которую я тебе устроила! Не пора ли мне получить мои комиссионные? Дай мне или плащ, или шубу – и я пойду обсушусь, как советует мне этот бравый лейтенант!

Она бросила зазывный взгляд на рядового Гарофано, специально польстив ему.

– Как погляжу, Анжель, у тебя теперь сразу два покровителя? Не поделишься ли одним со своей бывшей belle-m'ere?[48]

Оливье и Гарофано ахнули в голос, в изумлении взирая то на спасенную потаскуху, то на Анжель. Та демонстративно отвернулась, пытаясь скрыть злые слезы. Но смотреть было больше некуда, кроме как на реку, а там по-прежнему гибли люди, и вот тут-то для Анжель было уготовано еще одно, самое страшное испытание.

Какой-то человек балансировал на льдине совсем недалеко от берега, так что его лицо, выбеленное ужасом, было отчетливо видно. Товарищи, зайдя чуть ли не по пояс в воду, протягивали ему ружейные приклады, убеждая сделать спасительный прыжок, но человек тот медлил. И льдина опасно накренилась, он потерял равновесие и упал в воду. Он рванулся плыть, но стоявшая торчком льдина, с которой он сорвался, упала плашмя и встретилaсь с другой, которая неслась по течению и как раз стремительно соскальзывала с высоко поднявшейся волны. Острые зазубренные края двух льдин с лeту сомкнулись на шее несчастного... И через мгновение что-то темное покатилось, разбрызгивая кровавые капли по льдине-убийце. Из шеи жертвы фонтаном била кровь, и обезглавленное тело еще несколько мгновений билось в волнах, размахивая руками, пока не кануло на дно среди мертвенной тишины, сковывавшей оба берега до тех пор, пока ее не прорезал пронзительный женский крик:

– Меркурий!

* * *

Анжель не знала, откуда взялось это имя, однако сейчас, наяву, ожил полузабытый призрак: человек с отрубленной головой выходит деревянной поступью на яркий лунный свет, словно предупреждая о чем-то, – и тяжело падает, а над ним, белый и светящийся, взмывает в сине-черные небеса воздушный шар.

Она повернулась к старой графине, которая побелела, казалось, еще больше. Несколько мгновений Анжель пристально смотрела на нее, а потом вдруг выговорила непослушными губами еще одно почему-то знакомое имя:

– Мадам Жизель?..

И та отозвалась, как эхо:

– Ангелина?..

И ее словно бы закружило-завертело в неистовом водовороте воспоминаний, и какое-то мгновение она ощущала в себе две разные жизни, две разные сущности – Анжель и Ангелину; они словно стояли друг против друга, с ревнивым любопытством выискивая малейшее сходство и различие, и каждая страстно убеждена была в том, что именно она – лучшая, истинная, единственная! Это было жуткое, раздирающее душу ощущение... Анжель открыла глаза, с ужасом глядя на мир, воцарившийся вокруг нее по злой воле мадам Жизель.

Теперь она помнила все, что было с ней до того мгновения, как она лишилась сознания на задворках дружининских мастерских, помнила и то, что происходило с Анжель с того мгновения, как она осознала себя беженкой и женою Фабьена. Она не помнила, не знала ответа лишь на один вопрос и сейчас выкрикнула его в лживое морщинистое лицо мадам Жизель:

– Почему?! Зачем вы это сделали?!

Обеих била дрожь: одну – от потрясения, другую – от ледяных тисков мокрой одежды, но мадам Жизель, казалось, забыла о ноябрьской стуже: ее согревала жажда мести.

– Будь моя воля, я сожгла бы тебя живьем на глазах у твоих безумных деда с бабкою! Впрочем, надеюсь, что они и так будто на раскаленной сковородке подскакивают, вспоминая о тебе! Ведь они получили письмо о том, что ты решила бежать с Фабьеном, ибо влюблена в него и уверена, что на твой брак с соплеменником Наполеона согласия дано не будет.

– Я не писала никакого... – пролепетала Ангелина и осеклась.

Так вот откуда началась липкая нить лжи, опутавшая ее как будто коконом! И тут же заныло сердце от жалости к старому князю и княгине. Какой позор навалился на них в лихую годину войны! Сколько же они слез пролили, как настрадались!

– Это придумал Фабьен, – со слезами на глазах выдохнула мадам Жизель. – Мой несчастный сын, он был одержим тобою, он любил тебя, даже безумную, ничего не соображающую, ибо ты была именно такой, когда Моршан принес тебя в наш дом.

– Мор-ша-ан... – с ненавистью прошипела Ангелина, и мадам Жизель выплюнула ехидный смешок:

– Ты и его вспомнила? И... комнату со стеклянной стеной?

– Вспомнила, – глухо проговорила Ангелина. – И вам припомню, мадам Жизель!

– Нет, – покачала та растрепанной головою. – Мое имя – графиня Гизелла д’Армонти.

– Ну хоть это правда! – кивнула Ангелина. – А сына вашего действительно звали Фабьен? Или это тоже ложь?