Князь Олег

— Ведать-то ведаем, — глухо за всех ответил Бэрин, как самый старший в окружении Олафа и все еще верховный жрец Новгорода, — но… мы думали, что Словенский холм был впервые застроен и заселен только Гостомыслом. Мы его так и зовем про себя — Гостомыслово городище.

— Нет, — протянул сказитель. — Гостомысл сюда пришел тогда, когда уже тут корни пустили Неревский конец и Гончарный край, то бишь Людин край, где ваш мыс и начинается. Гостомысл только расширил Плотницкий край да торговые ряды на берегу Волхова, а тут и вы прибыли, — вздохнул он и исподлобья глянул сначала на верховного жреца варязей, а затем на преемника Рюрика, Олафа.

— Что-то ты, былинник, нынче много вздыхаешь, али от печки жарко, али от того дела, которое задумал? — медленно растягивая слова, проговорил Бэрин, но знал, что своим вопросом не мог сильно испугать лазутчика. Он зорко смотрел за повадками сказителя и не обнаружил пока ничего из того, что напомнило бы ему характер поведения давнишних слебников Вадима. Но ведь и Власко — не Вадим! Вадим был князь Новгорода, храбрый воин, но очень ревностный хранитель своей единоличной власти! А Власко — сын гражданского, всенародно избранного правителя всего Северного объединения словен, хитрейшего посадника Новгорода и мудрейшего человека и отца! Неужели и он не выдержит, ударится в распрю и станет очередным зачинателем родственного кровопролития?! Подумал бы горячий, великолепный богатырь о сестре своей! Ведь красавица Гостомыслица замужем за варягом, живет с Гюрги здесь, в Рюриковом городище! Неужели ты, брат Власко, станешь убивать мужа своей единственной сестры?

— Вы, верно, думу держите, что я посланник Власко? — не выдержал сказитель долгого молчания Олафа и Бэрина.

Варяги молчали. «Ты искал нас, — говорил их вид. — Мы впустили тебя в Рюриково городище. Теперь ты все ведаешь, так дело за твоей душой! Раскройся до конца! Глаголь!»

Сказитель понял суть молчаливого призыва русичей и, снова тяжело вздохнув, проговорил:

— Я же молвил вам, что издавна сии места начали обживать два брата, от которых пошли два родственных народа: словене и русичи. Так чего нам делить нонче, коли в лесах всякой живности и снеди хватит на всех, а рыбы столько, что хоть объедайся! Я баю о том, что сторониться нас не следует, а коли нужда будет в ратниках, так крепких молодцев у нас тоже хватает!..

— И эти песни слыхивали, — прервал бравую речь сказителя Бэрин и резко напомнил: — Но только конец у них был печальный: к более резвому князю сбежали ваши ратники. Дюже пограбить греков захотелось!

— Ну… так и ваши из того же теста спахтаны, — не растерялся сказитель.

— Чего ты хочешь от нас? — не выдержал Олаф и встал со своей скамьи.

— Ого! — восхищенно заметил Словении. — Да ты под стать нашему Власко! Он ведь на посадника решил себя опробовать!..

Олаф сел. Новость была ошеломляющей. Наконец-то Власко учуял себя в новой доле. Но одно дело — быть сыном бывшего мудрого посадника, а другое дело — самому им стать. Да, Гостомысл был крепким орешком, всех зрил насквозь, умел ладить со всеми и примирил наконец кое-как словен с русичами; но не успел Гостомыслов курган покрыться зеленью, как снова в словенском воздухе завеяло строптивостью. Торговые ряды на Словенском холме обычно шумят по пятницам, а стоило на них появиться русичам, как замолкают купцы, прячут свои товары и, сославшись на горячий зов своих жен, покидают прибыльное дело. В любое другое время это послужило бы сигналом к сбору на военном городище, но Олаф, верный наказу Рюрика, приказал только усилить дозор вокруг своего поселения да почаще закрывать ворота своей крепости…

— Ну и… что он хочет от нас, как будущий посадник? — спросил Олаф сказителя, размышляя о том, что же надо будет предпринять, если вдруг Власко потребует возвращения земли. Олаф почувствовал, что у него по спине пробежал струйкой холодный пот. «Это ведь Рюрик оказался тайным сыном Гостомысла, и старик сделал все, чтобы варяг стал великим князем Северного объединения словен. Ну и былинник! Ах ты, проклятый! И зачем ты только эту весть принес? Вот она, та доля великого князя, которая сделала жизнь первого великого князя, Рюрика, короткой и тяжкой».

«Ну как, сынок, сдюжишь?» — услышал Олаф тихий голос отца и вздрогнул.

Он так хотел сейчас увидеть своего отца Верцина, вождя рарогов-русичей, живших в Рарожье. Сзади тихо подошла Рюриковна и прошептала:

— Гюрги хочет поговорить с тобой.

— Возвращайся, сказитель, к Власко, — резко заявил Олаф, встал и, чеканя каждое слово, проговорил: — Иди и скажи: Олаф менять договор Рюрика с Гостомыслом не будет! А ежели потомок Гостомысла начнет диктовать Союзному вече свое волеизъявление, то Олаф обнажит свой меч! Из этих мест нам дороги назад нет! — горячо сказал Олаф и указал сказителю на дверь гридни.

Словении, не веря, что его просто так выпускают на волю, растерянно встал со скамьи и, ничего не говоря, вышел.

Полюда ходил по своей светлице из угла в угол, отмеряя маленькими шажками то расстояние, которое должно было выдать мудрому посадникову советнику правильное решение.