Князь Олег

— Ты, Власко, пойми: наши дети, ну, с десяток, придут к тебе в дружину, ну, еще десятка два-три наберешь из ремесленников, а остальные корнями вросли в свои дедовы дела, и земля-кормилица их не отпустит. Ты ведь не вырастил ни деревца, ни колоска, душу ты ни во что еще не вкладывал, а хочешь своим норовом наш дух сломить! Не с того правление начинаешь, Власко! — строго проговорил земледелец, не спуская глаз с возбужденного взора Гостомыслова отрока.

— Да, не с того! — полоснул воздух поляны Власко. — Я не понимаю, куда исчез дух того народа, который владел ратной хитростью и не поддавался ни одному чужеземцу? Я не понимаю, почему мы и дальше должны унижаться и искать защиты у чужого племени? У самих, что ли, нет ни силы, ни храбрости? — звонко вскричал Власко.

— Да не сей ты дух раздора между нами, Власко! Не запалишь ты сердца наши огнем мести! Не источай свою желчь на нас, побереги ее для жирного ужина! — И, не давая Власко возразить, пахарь продолжил резким голосом, перекрывая шум поляны: — Нам дороже дух родства с варязями, ибо, как мы знаем, Рюрик-то был кровным братом тебе и сыном дорогого нашей памяти Гостомысла, как и ты! Да и сестра твоя тоже замужем за варязем! Так неужто они сродственников своих, то бишь нас, обижать намерены? Чтой-то ты, Власко, все за них стараешься глаголить, а они, ведаем, здесь сидят и смирнехонько ждут, когда ты наговоришься вдоволь!

Поляна зашумела, задвигалась и тут же захотела увидеть и услышать варязей. Власко понял, что открытым призывом к битве с пришельцами соплеменников не увлечь, и беспомощно оглянулся на Домослава, который тут же выручил вновь избранного посадника. Коротким взмахом руки опытный посол дал знак юношам, держащим щит Гостомыслова городища, и грянул звон металла. Поляна затихла, увидев на помосте рядом с Власко Домослава, поднявшего обе руки вверх.

— Я приглашаю на помост Олафа, главу варяжской дружины, — оповестил всех Домослав и по мгновенно наступившей звонкой тишине на поляне понял, что сделал правильно.

Олаф не заставил себя ждать, ибо решил смело высказать все, что было у него на душе.

— Низкий поклон, — необычно начал он свою речь и действительно поклонился, — мудрым земледельцам и всем хозяевам земли словенской, кои думают о ней и с сердцем, и со спокойной душой, ибо только таким людям и дарит земля в ответ богатый урожай! — с искренней теплотой в голосе проговорил Олаф и еще раз поклонился.

Средние ряды поляны, как по команде, тоже поклонились именитому варягу, а Олаф продолжил дальше:

— Да, Власко болеет за землю гордыней своей, и забыл смелый витязь наш, что когда-то вместе с нами и викингов бил, и медовуху пил. Ладно! Не время вспоминать былое, но хочу враз сказать одно тебе, новый посадник Новгорода: мы землю и пахаря никогда не обижали, ибо знаем, что первое без второго не существует, а поросшая быльем трава даже кабана пугает Кроме того, ты правильно заметил, что коли мы уходить не собираемся отсюда, то, стало быть, и корни здесь пустили, и не слабые. Да, разрастаться будем! Будем сестер и дочерей ваших в жены брать! Будем сыновей своих вашим дочерям в мужья отдавать, ибо жить хотим здесь в том же духе родства, на котором и замешана вся жизнь наших племен. Ну, а коли ты захочешь разорвать эти узы родства, то Святовит тебе судья! Вон там, на самом верхнем ряду, я вижу тех вождей и старейшин ваших, которые зорким оком видят все и мудрой душой определят, хочу я зла их народу или добра. А хочу я того, чтобы была земля для посева, чтобы у нас было достаточно своего зерна и платы для содержания дружины, ибо тот болотистый железняк, из которого мы попробовали изготовить себе доспехи, оказался хрупким металлом. А нам нужен такой металл, из которого кузнец Умилич вот такие диковинки кует! — хитро заметил Олаф и показал на щит Гостомыслова городища.

Поляна торжествующе заулыбалась, и Олаф, почуяв это благодушное настроение, ощутил твердую почву под ногами:

— Я прошу от мудрого Совета словен на содержание своей дружины триста гривен серебра ежегодной выплаты. Иначе поступлю, как Рюрик, сам пойду за данью, — завершил он, но оружие в знак вражды не поднял.

Люди с надеждой глядели на Домослава, затем стали оглядываться и громко обсуждать слова варяга.

Олаф ждал решения Совета стоя, показывая уважение и к Совету, и к самому себе. Но вот голоса затихли, и Домослав объявил решение Совета:

— Все земли, которые варяги-русичи ныне занимают под свои поселения и крепости, надлежит увеличить вдвое для занятий земледелием и скотоводством. Ибо кто живет и работает на земле нашей, тот зорче и беречь ее будет. Далее, — с напряжением привлек внимание поляны Домослав и в наступившей тишине молвил: — Ежегодно из казны чуди, мери, веси, ильмени, словен, полочан, дреговичей и дулебов надлежит выплачивать главе новгородской дружины варягов-русичей… триста гривен серебром, ибо предводитель их, испросив указанную сумму, душою не кривил, а исчисления привел правдивые. Да будет тако! — призвал Домослав, и Советная поляна троекратно подтвердила волю своих вождей.