Князь Олег

Олег заметил, как она побледнела, пошатнулась, и испуганно метнулся к ней. Исчезло все наносное, чужое, и он вдруг взял ее за плечи и, ласково говоря трогательные, заботливые слова, усадил на самое удобное место в его гридне и подал целебный цветочный настой.

Рюриковна бессознательно гладила его богатырские, но такие ласковые руки, которые вдруг снова стали такими родными и такими необходимыми ей, что она невольно вскрикнула и, почувствовав, что не справляется с огромным комом, подкатившим к горлу, безудержно разрыдалась.

Ингварь, сжавшись в комок, лихорадочно думал, как помочь любимой сестре, и был готов подойти к Олегу и ударить его за боль, причиненную ей. Бежать! Бежать вон от этих страданий! Он не может видеть, как вздрагивают худенькие плечи Рюриковны, как всеми силами старается она прекратить эти ужасные рыдания и не может! Нет! Это выше всяких сил!

— Как ты мог, дядя! — вскричал он вдруг с отчаянием и решимостью защитить немедленно сестрицу от новых страданий и двинулся на Олега со сжатыми кулаками.

— Уйди немедленно! Я позову, когда нужен будешь! — непререкаемым тоном изрек Олег и отвернулся от Ингваря.

Ингварь почувствовал вдруг всю силу презрения дяди к себе и закричал во всю глотку:

— Тебе ведомо чувство срама, дядя? Или тебе ведомо только чувство торжества над слабыми?

Олег выпрямился как от неожиданного удара в спину. Уничтожающим взглядом смерил он своего племянника и огромным усилием воли сдержал себя, чтобы не пристукнуть его на месте, и Ингварь подчинился его воле.

— Не бери в душу его горячие порывы. — ласковым тоном сказал Олег Рюриковне, стараясь забыть слова обиженного племянника.

Но Рюриковна плакала о своем. Женская доля, повторяясь, передалась от матери к дочери! Руцина была оставлена Рюриком ради Эфанды. Теперь… Нет, у нее не было сил вспоминать все обиды, да их, собственно, и не было, если не считать самой главной и единственной. Но кто мог предугадать судьбу? Кто в силах заглянуть вперед и предусмотреть непредсказуемое?

— Пойми, ты же всегда умела здраво рассуждать. Я предоставлю тебе полную свободу… Ты можешь воспользоваться правом иметь любого наложника… Ну, не плачь, Рюриковна! Прошу тебя! И не копи на меня злобу из-за Ингваря! Ни о каком походе я и не помышлял! Я же знаю, что он толком и на коне-то сидеть не умеет и оружием не владеет.

Рюриковна глубоко вздохнула, поцеловала его в грудь, прижалась щекой к чужой рубахе, затем еще раз вздохнула и тихо молвила:

— Я больше не приду к тебе, Олаф. Сердце мое не выдержит еще одного такого свидания. Отпусти меня к матери, в Новгород…

— Нет! — быстро ответил он и жестко добавил: — Там Руцина будет зудеть у тебя над ухом и запалит твою душу злобой… Живи здесь с кем захочешь, я супротив ничего иметь не буду… А в Новгород не отпущу… Об Ингваре не горюй! В князья он еще не годится! Сама знаешь! Все, что ему полагается, получит, когда созреет! А о походе на булгар не думай… Я узнаю, откуда ветер дует!

«И кто это мог такое задумать?.. Кто это в такие хитрые заманихи решил поиграть с двумя наследными княжичами?»

— Ты не должен никуда отправлять ни Ингваря, ни Аскольдовича, Олаф! Иначе тебя будут обвинять в… — горячо проговорила Рюриковна и осеклась.

— Я представляю! — горько усмехнулся он. — Я разузнаю все и пошлю весточку тебе! А Ясочка хороша вырастает, думаю, многим ухажерам занозой сердца станет… — Олег почувствовал, что сказал глупость, но глупость от отцовской гордости и, не зная, как дальше быть, грустно проворчал: — Тяжелая ты ноша, княжеская доля!

Рюриковна поняла, что пора покинуть его гридню, и тяжело поднялась с конника.

Экийя смотрела на Олега широко раскрытыми карими глазами и ошеломленно повторяла:

— Какие еще булгары? Кто вразумил на такое? Я покажу ему булгар! Олег, не молчи! Это твоя затея? — Она металась по одрине, как зверь, загнанный в клетку, и с ужасом вглядывалась в лицо мужа, которое было покрыто непроницаемой маской стороннего наблюдателя.

«Похоже, что это не ее затея, — думал Олег, наблюдая за Экийей, и озабоченно стал перебирать имена ратников. — Но кому вдруг понадобилось убрать сразу двух княжичей?! Придумают же такое?! Это же на всю жизнь вымазать великого князя во всех смертных и несмертных грехах! Сильно кто-то меня ненавидит!.. Но кто? — Олег подумал, что никого не может обвинить в дикой ненависти к себе, кроме Айлана. — Но какой прок христианскому проповеднику так действовать? — размышлял он, да и знал, что оба княжича пока очень далеки от духовных терзаний об истинности веры и не посещают нравоучительных бесед хитроумных проповедников. Пока им ближе Бастарн, во дворе дома которого они и каменные плиты укладывали по тому кругу, который высокими богами предписан земле-матушке, пытаясь понять, как боги направляют жизнь людей на земле.