Князь ночи

И вот Гортензия стала проводить целые вечера на низком стульчике у огня напротив мадемуазель Комбер, а та, закутавшись в красивый шелковый, подбитый мультоновой тканью пеньюар, без конца расспрашивала ее о прошлой жизни, родителях, их привычках, празднествах, что они задавали, их знакомствах и даже о драгоценностях и туалетах Виктории.

Девушка отвечала с несказанным наслаждением. Было так приятно вновь переживать радостные дни прошлого, делать их осязаемыми для внимательной слушательницы, говорить о навеки потерянных людях, не ожидая неодобрительных замечаний. Она чувствовала, что становится ближе к ним; ее сиротство уже не казалось ей столь безысходным. Однажды вечером она даже осмелилась задать вопрос, который ее давно преследовал, теперь же, когда она вспоминала о последних днях барона де Берни и его супруги, мучил особенно:

— Существует нечто, недоступное моему пониманию. Ведь дядя терпеть не мог моего отца, не так ли?

— Да, бедное дитя, в этом нет никаких сомнений.

— Я поняла это. Но поняла бы лучше, если бы его ненависть была связана со смертью моей матери. А между тем мне кажется, что маркиз ставит ему в упрек не столько мо, сколько то, что он, богатый выскочка, осмелился взять в жены одну из Лозаргов?..

— Здесь вы не заблуждаетесь, — задумчиво, как бы уйдя в себя, проговорила Дофина. — Видите ли, ваша матушка умерла для него в ту самую минуту, когда избрала в спутники вашего отца. А мертвую убить нельзя…

— Но мне говорили, что он все же очень любил ее. А того, кого любишь, не так-то легко изгнать из своего сердца.

— Все верно, только он любил ее… даже слишком! А почему — совершенно недостаточно.

— Разве можно, любя слишком сильно, любить недостаточно?

— Так бывает, если любить лишь ради себя самого… а не ради того, к кому питаешь склонность. Однако вы еще (лишком юны, чтобы разобраться во всем этом, — заключила мадемуазель де Комбер, возвращая беседе тот веселый, с легким оттенком игривости тон, что стал уже привычным.

В другой вечер Гортензия, смеясь, спросила свою собеседницу, почему та никогда не задерживается после ужина в большой зале в компании маркиза, что было бы так естественно. В самом деле, каждый раз повторялась одна и та же сцена: чуть только трапеза заканчивалась, гостья вставала из-за стола и, учтиво извинившись, отправлялась к себе в сопровождении Гортензии под насмешливым взглядом маркиза, который, однако же, никогда не удерживал ее.

— Ему прекрасно известно, что я не выношу этого Гарлана, от которого он без ума, — объяснила она Гортензии. — Я готова признать, что он — кладезь премудрости, что он вкладывает истинную страсть в воссоздание истории Лозаргов, наконец, что благодаря ему бедняжка Этьен выучит хоть что-нибудь, и это для него большая удача, особенно если учитывать, как мало денег у моего кузена. Ноон мне не нравится, и нет никаких причин предполагать, будто здесь что-либо может измениться. У него такой вид, что ему впору ворон распугивать вместо чучела!

— Но и вправду, как же так? Библиотекарю надо платить, репетитору — тоже. Каким образом изворачивается дядя?

— Он не платит ни за то, ни за другое. Счастье проводить годы в Лозарге и отведывать блюда, изготовленные Годивеллой, представляется ему вполне достойной платой.

— А господин Гарлан согласен на это?

— Совершенно, и притом изначально. Гарлан — часть наследства, оставленного старым маркизом. Более двадцати лет назад, в самом начале века — не просите вспомнить точную дату, у меня на них вовсе нет памяти, — так вот, именно тогда старый маркиз во время облавы на волков под Ориаком нашел его, полумертвого от холода и голода. Думаю, он так и не смог узнать, откуда, собственно, явился этот оригинал, однако его имя позабавило старика… да и горб тоже.

— Горб?.. Он был таким бессердечным?

— Не более других. Но разве имя «Гарлан» вам ни о чем не говорит?

— Ни о чем. А должно?

— Увы, — вздохнула мадемуазель де Комбер. — Сразу видно, что очаровательная Виктория немного рассказывала вам об истории вашего семейства. А что касается Годивеллы, ей просто недостало времени познакомить вас с этим курьезом, иначе вы бы уже все знали. Ну так вот, дорогая моя, когда шла Столетняя война и к англичанам отошла часть Оверни, Лозарг по малолетству своего сеньора попал в руки некоему рыцарю с большой дороги, хромому, горбатому и злому как черт. Он овладел замком, воспользовавшись предательством одного из слуг. Этот бандит распоряжался здесь четыре или пять лет, между тем как тогдашний юный Фульк приобретал крепкие мышцы и ловкость во владении мечом. Юноша поклялся уничтожить негодяя, который убил его мать и принудил его самого к бегству. Но не смог осуществить свое намерение: в один прекрасный лень Бернар де Гарлаан исчез, и никто не смог сказать, куда он делся.

— Бернар де Гарлаан? Именно так?

— В том-то и дело! Нашего зовут Эжен, и он пишет свое родовое имя с одним «а», однако покойный маркиз нашел сходство весьма забавным. Но главное, его увлекла мысль привезти нового Гарлана в замок…