Князь Ночи

– Надо же! Можно предположить, что у него было больше ума, чем казалось… В подобном случае, вероятно, мне бы и следовало действовать в согласии с первоначальной идеей? Очень хотелось бы лицезреть вас снова в том обличье, в каком я вас видел в ту прекрасную ночь… Но только поближе. Что вы скажете, если это произойдет здесь, в комнате?

Он сделал шаг к ее постели. С искаженным от ужаса и отвращения лицом Гортензия выпрыгнула из кровати, на лету подхватила халатик и плотно завернулась в него, сожалея, что это не кольчуга.

– Подите вон, слышите?.. Выйдите отсюда. Меня от вас тошнит!..

Маркиз поднял очи горе.

– Боже, какие выражения. Я ни в коем случае не советовал бы вам прибегать к ним, если вы желаете время от времени видеть своего ребенка! Поскольку именно это и следует вам зарубить на вашем хорошеньком носике: у меня теперь есть наследник, которого я желал. Он поможет мне добыть ваше состояние, считайте, что оно уже у меня в руках. Следовательно, отныне я в вас совершенно не нуждаюсь…

– Это угроза?

– Что вы, отнюдь. Скажем… замечание по поводу очевидных обстоятельств. Вам даже трудно вообразить, сколько женщин погибает от родильной горячки в этом отсталом краю. Вы же разрешились от бремени слишком быстро, чтобы можно было поспеть за доктором… И в нашем замке станет одним несчастным случаем больше…

Отважно сражаясь с охватившим ее паническим страхом, она нашла в себе смелость дерзко возражать бессовестному негодяю, которому сознание собственной безнаказанности позволило сбросить наконец личину.

– А вам не приходит в голову, что слишком часто происходящие у вас несчастные случаи могут привлечь внимание правосудия? Ведь вы, маркиз, – всего лишь один из подданных, как и любой другой! И мы живем не при старом порядке, хотя король и пытается возродить его из пепла. Император Наполеон, мой крестный, издал Гражданский кодекс, и французы уже привыкли повиноваться тому, что в нем написано. Никто не имеет права ставить себя вне закона…

– Отнюдь. Я имею такое право, ибо не признаю законов узурпатора…

– …которые стали тем не менее и законами Людовика Восемнадцатого!

– Я не желаю ничего об этом знать!.. И потом, довольно разговоров! Дорогая моя, запомните хорошенько следующее: если вы намерены однажды повидать вашего сына и даже если вам угодно, чтобы я разрешил вам еще сколько-нибудь пожить на этом свете, придется выказывать немалое сердечное расположение к моей персоне, и даже более нежели расположение!

– Что вы хотите этим сказать?

Неторопливо, шаг за шагом, он стал приближаться к ней. Она так же медленно отступала, пока не уперлась спиной в комод. Сердце громко стучало в груди, а перед собой она видела бегающие глаза маркиза, все ближе и ближе… Ей показалось, что сейчас он упрется в нее, но она ошиблась: он остановился, не доходя, но все же достаточно близко, чтобы она ощутила на себе его дыхание.

– Что в тот вечер, когда мне придет фантазия постучать в вашу дверь, а она не должна быть заперта… – И чтобы не оставить сомнений в своих намерениях, он погладил ее левую грудь…

Вне себя от ярости и отвращения она плюнула ему прямо в лицо.

– Кровосмешение? Вы имеете наглость предложить мне стать вашей любовницей… дядя? В вашем-то возрасте?.. Это может убить вас. Подумайте хорошенько!

Он отстранился, небрежно обтер щеку платком и улыбнулся.

– Кровосмешение? Ну да… Я так жалел, что не смог истинным образом доказать Виктории свою любовь. А как хотелось!.. Но она убежала, а вас я держу крепко, притом вы еще прекраснее ее! Что до возраста, для Лозарга он не имеет значения! Все мы – из крепкого дерева. Хотите пари, что я подарю вам по крайней мере еще одного ребенка?..

Он разразился смехом. Потом дверь тихо затворилась за ним, но щелканье ключа, повернувшегося в замке, дало понять Гортензии, что с этой минуты она пленница. Напряжение, до сих пор поддерживавшее ее перед лицом палача, внезапно спало. Колени ее подогнулись, и она рухнула на ковер…