— Хозяйничайте, а меня ни о чем не спрашивайте, — воскликнул отец Чеслав, — мне недосужно! Вверили мне королевскую кладовую, а отчасти и монастырскую кладовую, я просто теряю голову… Как тут управиться?.. А накрадут при этой оказии — страх просто подумать — сколько! Корицу, гвоздику, перец, — все самое отборное, нужно им отпускать сотнями фунтов!..
Он схватился за голову, но, не теряя времени из-за разговора, он взял со стола пустую бутылку, понюхал ее, подставил с воронкой к бочке, наточил влаги янтарного цвета и поставил перед гостями, которые ужо присели на складных стульях. Поискал глазами чарок, быстро снял их откуда-то с полок и сказал:
— Согревайтесь, но не переборщите!
У круглого шляхтича все лицо до последней морщины начало подергиваться и смеяться. Казалось, что даже волосы, раскинувшиеся в беспорядке после снятия шапки, разделяют эту веселость лица.
— Благодетель наш! — воскликнул он. — Ведь теперь мороз, ветер, так что прозябли мы, грешные, до мозга костей…
— Это уже сегодня остатки зимы, — перебил монах, — завтра наступит оттепель и весна…
— Вправду?.. — подхватил Ириней. — А вы откуда знаете?
— Пиявки мне об этом говорят, а они никогда не обманывают, — ответил отец Чеслав, который, не прерывая разговора, все время суетился, ходил, чего-то искал, что-то заворачивал, ворчал на всех и ни на минутку не присел.
— Возблагодарю Господа Бога, когда все это кончится, говорил он, — и августейшая чета проследует в Варшаву. Дай Бог им счастья!.. Но король прибудет только сегодня вечером, венчание завтра, пир потом, а еще свадьба, так что отсюда двинутся не ранее, как на святого Казимира [74]. За все это время ни помолиться, ни вздремнуть. Творю молитвы на ходу, и часто одну и ту же начинаю пять раз и никак не могу довести до конца… Господь Бог простит мне это, потому что по монашескому уставу послушание важнее богопризывания [75].
— Однако, на вас возложено слишком большое бремя, милый дядюшка, — проговорил худощавый пан Ириней, — хоть бы вам кого-нибудь на подмогу дали!..
— Было их у меня двое! — воскликнул отец Чеслав. — И что же вы думаете? Только мне мешали и шалопайничали! Предпочитаю быть один…
Он вытер пот со лба, так как, несмотря на холод, он потел и весь запыхался.
Ириней поглядывал на него с большой нежностью:
— Как мне вас жалко! — сочувственно проговорил он. — Но это все вы делаете для нашего короля, а это, ведь, наш король, наш!!
— Как же "наш"? — спросил монах.
— Потому что мы, а не паны и сенаторы выбрали его королем, — сказал Пиотровский, которого наши читатели, вероятно, сами уже вспомнили.
— Ну, а я вам скажу, — засмеялся отец Чеслав, — что, хотя он завтра женится на императорской дочери, хотя его окружает королевский блеск, но ему не за что вас особенно благодарить!..
— Как так? Почему? — крикнул Пиотровский.
Монах задумался, потер лицо рукою, вздохнул и не отвечая на вопрос, спросил:
— Может быть, вы что-нибудь закусили бы?
— Ах, какое там "закусили"! — подхватил Пиотровский, — дело идет не о закуске, а о том, что вы сказали?! Почему король не должен быть благодарен?
Отец Чеслав, который не был знаком с товарищем своего племянника, только проворчал:
— Тяжелая вещь эта корона, — та, которую у нас на голове выбривает цирюльник [76], но она все-таки гораздо легче, и носить ее легче…
Говоря это, он повернулся к своим кадушкам и начал хозяйничать.
Освежающий аромат приправ из кореньев и пряностей распространился во комнате… круглый пан Григорий с удовольствием втягивал его носом:
— Вот это вкусные штуки, — шепнул он, — как вам хватит этого, но на всю толпу гостей, право, не знаю!
— Хватит, — смеясь сказал отец Чеслав, — ведь, нас снабдили припасами, и мы сами разорились на такой запас, чтобы скорее что-нибудь лишнее осталось, чем хоть капельки чего-нибудь не хватило нам.
Как вы сами думаете, а, съедят у нас гусары и войско вместе с сенаторами четыреста волов, четыре тысячи баранов, столько и даже больше ягнят, сто оленей, пять лосей, несколько тысяч зайцев, несколько десятков кабанов, пять тысяч куропаток, шесть тысяч индюков, триста фазанов и не знаю сколько еще телят?..
Шляхтичи хватились за голову.
— Да, да! — смеялся над их изумлением отец Чеслав. — Но не забывайте, что король ведет целые полки, а это народ прожорливый… челядь и конвой тоже воздухом сыты не будут.
— А сколько же они выпьют! — воскликнул круглый шляхтич.
— О, этого ни измерить, ни сосчитать невозможно, — с чувством какого-то внутреннего удовлетворения сказал отец Чеслав, — одного наилучшего вина, испанского и венгерского, собрано не мало бочек.
— А сколько это будет стоить! — проворчал Пиотровский. Монах засмеялся:
— Его королевской мосци порядочно, да и монастырю не мало, так как мы, хотя и бедные монахи, не можем допустить, чтобы хоть чего-нибудь не преподнести нашему государю. Если б ему хоть это послужило к его счастью, — вздохнул монах, — но…
Он махнул рукой и замолчал.
— А почему ж бы ему и не быть счастливым? — возразил Пиотровский.
Чеслав долго смотрел на него.