Князь мертвецов 2

Его ухватили за ворот, поволокли, как мешок, и швырнули обратно на диван. Он лежал, беспомощный, окоченевший, и бессильно смотрел на сомкнувшиеся вокруг фигуры, и склоняющиеся к нему неумолимые лица.

- Клянусь! - прохрипел он, с трудом заставляя повиноваться губы, немеющие от леденящего холода, охватившего его одновременно изнутри и снаружи. - Если вы сделаете это, когда я восстану, то убью вас всех! Кровью и Силой клянусь и не отменить это мое слово!

- Что ж ... Мне жаль, но это достойный размен, - князь Сергей склонил осыпанную редкой сединой голову.

Кузен Николя щегольски перекинул широкий нож из руки в руку. В неверном свете качающейся лампы вагона лезвие сверкнуло рыбьей чешуей и клинок метнулся к Митиному лицу. Не отбить, не увернуться, и даже глаза не закрыть перед приближающейся холодной острой смертью.

Ему показалось, что с потолка вагона рухнул ... камень? Лишь через мгновение Митя понял, что это вовсе не камень, а громадный глиняный кулак, проломивший крышу. Кулак врезался в пол в пяди от Николая, вагон истошно заскрипел и словно бы пошел волной, стенки его рвались, как слишком туго натянутая ткань, обивка лопалась, точно кожура на перезревшем яблоке, а доски скалились острой щепой, будто обломками зубов.

Николая швырнуло на глиняную руку. Словно почувствовав прикосновение та зашевелилась, кулак поднялся и вколотил кузена в пол вагона. А когда взметнулся снова - Митя увидел чудовищно изломанное тело и... Это был вовсе не Николя! Это был полицмейстер, Ждан Геннадьевич!

Глиняная ручища ухватила Митю за ногу и поволокла прочь - прямиком через стену! Вагон вдруг точно подернулся серой туманной дымкой, а потом и вовсе развеялся черной пылью, а Митя... Митя полетел вверх, навстречу черному бездонному небу, напоследок успев увидеть тонкую блестящую нить железной дороги и отчаянно мечущихся по насыпи людей. И ни один из них не был Белозерским!

Это успокаивало и одновременно слегка расстраивало.

Внизу заверещали, пронзительно, срывая легкие и горло. В этом крике был чудовищный, запредельный, обессиливающий ужас, от которого нельзя уже ни сражаться, ни даже бежать, а можно только верещать. Митя отчаянно рванулся, сам не понимая куда - то ли прочь, то ли на помощь ...

... и с хриплым воплем сел на кровати в своей комнате.

Глава 10. Вызов с того с вета

 

- Сон ... опять сон ... это - плохо. Всего лишь сон, это - хорошо ... - Митя вытянул руки - белеющие в темноте пальцы мелко и часто подрагивали. Ледяной пот тек по вискам - будто Митя попал под дождь.

Он потянулся вытереть пот - не получалось, почему-то никак не удавалось поднести пальцы к лицу, он словно все время промахивался, бессмысленно хватая воздух ... Митя глубоко вздохнул - сейчас он соберется, возьмет себя в... новая волна оглушительной, запредельной боли накрыла его. Митя заорал и отчаянно забился. Одеяло обернулось вокруг него, стискивая со всех сторон, он рванулся, грохнулся с кровати на пол и пополз, в напрасной попытке спастись. Но его кости трещали, переламываясь как сухие ветки, их изломанные концы вспороли легкие и желудок, протыкая насквозь кожу и выйдя наружу! Его вздернули в воздух и скрутили в разные стороны - как ребенок тряпичную куклу. И разорвали тоже как куклу. Лопнула кожа, натянулись и с треском разорвались кишки, кровь хлынула наземь. И это повторялось снова, и снова, и снова…

- Митя! Митя, ты что! - его снова схватили за плечи, он заорал, одновременно пытаясь вырваться и смутно удивляясь, почему у него еще есть плечи - ведь их же вырвали, небрежно отшвырнув кровавые ошметки прочь.

- Митя! - его схватили с другой стороны, прижали к полу и тут же сверху полилась ледяная вода.

Его собственный крик перешел в хрип, вода лилась в глаза и рот, он захлебывался, отплевывался, колотясь головой об пол. От особенно сильного удара в затылке резко стрельнуло болью, и он замер, вдруг понимая, что вот эта боль, не такая уж сильная по сравнению с недавней мукой, она ... настоящая! Затылок у него и в самом деле болит! Он медленно поднял руку, пощупал, встряхнулся, смахивая воду с лица, и разлепил склеившиеся ресницы.

Задевая по лицу, над ним колыхался край некогда белой, а теперь весьма застиранной ночной сорочки. Он поднял глаза выше - и встретился глазами с любопытно уставившейся на него Ниночкой. Кузину он даже узнал не сразу: лицо стоящей над ним девочки было словно перевернуто, и вместо привычно торчащих вверх косичек его окутывало пушистое, почти круглое облако жестких темно-русых волос, схваченных синей лентой. К груди Ниночка прижимала кувшин.

Деловито перевернула, стряхивая на Митю последние капли и поинтересовалась:

- К тебе что, жаба ночью приходила? Сожрать хотела?

- Какая еще жаба, о чем ты, Ниночка? - с двух сторон над Митей нависли еще две головы.