Князь из десантуры

Димка торопился, боясь попасть под дождь – в небе громыхало всё чаще, и уже несколько раз били крупные молнии. Цикады в траве притихли, зато ветер набирал силу, наваливался рывками.

Ночь обрушилась сразу, как обычно бывает в этих краях. Из-за плотных туч не было видно луны и звёзд, и темень стала вязкой, словно кисель из чёрных чернил.

Дима уже пожалел, что не пошёл по дороге – в такой темноте в степи недолго было и заплутать. Шагал осторожно, боясь влететь в какую-нибудь канаву, но всё равно не уберёгся. Споткнулся о невидимый камень, упал на бок, больно ударившись. Поднялся, отряхиваясь, нащупал в кармане армейскую аптечку – вроде целая.

Ярилов двигался почти на ощупь, уже не понимая, в каком направлении идти.

– Ш-ш-у-х!

Вновь ударила молния, ослепила вспышкой – но Димка с облегчением успел рассмотреть тёмный силуэт каменной бабы метрах в пятидесяти. Вспомнил из университетской лекции про эти фигуры, оставленные вечно меняющими друг друга народами Великой Степи: скифами, огузами, печенегами, половцами… Половцы называли их «балбалами» и ставили в честь воинов, павших на защите родной земли.

Повернул к статуе, начал карабкаться на пригорок. Добрался до балбала, остановился. Здесь как будто было светлее. Или это луна наконец-то пробилась сквозь тучи? Обошёл бабу вокруг. Серый, грубый песчаник холодил пальцы. И словно лучился изнутри. Дима пригляделся и присвистнул:

– Э-э, а ты же не баба, а мужик!

Точно, в руке то ли кинжал, то ли короткий меч. Борода. А под бородой, на левой стороне груди…

Дмитрий замер. Протёр глаза, посмотрел ещё раз. На левой стороне груди, над сердцем, угадывалось грубое полустёртое изображение солнечного диска и змеи, готовой напасть.

Ярилов протянул пальцы – потрогать знакомый рисунок. И в следующее мгновение, ослеплённый вспышкой, уже летел куда-то, охваченный жутким холодом.

* * *

Димка лежал ничком и чувствовал, как обжигающе холодная земля высасывает тепло, превращая кровь в стылое желе. Мутило, в глазах прыгали чёрные точки, словно мошки над затхлой лужей. Прыгали и пищали на тошнотворно высокой ноте. Собрался с силами, перевернулся на спину. Кажется, потерял сознание на миг.

Над головой оказалось не затянутое тучами ночное небо, не густо-синее и жаркое дневное, а бледно-голубое от холода. Ярилов с трудом перекатил глаза и разглядел склонившуюся над ним метёлку ковыля. Мёртвую, посеребренную инеем.

В голове неспешно копошились мысли, похожие на бледных опарышей – такие же короткие и противные.

Вот, лежу. И холодно. Небо – совсем зимнее. То есть полгода лежу. Умер, наверное. Не слышно ничего. Только этот унылый писк.

Неожиданно, щелчком, вернулись звуки. Димка услышал, как бухает сердце, потом – как ветер высвистывает в траве, шелестит сухими стеблями.

Осторожно сел. Прикрыл глаза от навалившегося головокружения. Резко поднялся на ноги…

Всё-таки зря – так резко. Швырнуло, повело вперёд, припечатало к камню. Дмитрий прямо перед лицом разглядел пустые глаза и бороду из песчаника, нащупал руками шершавую поверхность. И вспомнил, как его, ослеплённого вспышкой, крутило в ледяной трубе, комкало и било…

Всё ещё чувствуя слабость, опёрся на каменного воина, повернулся лицом к посёлку. Замер.

Там, где ещё несколько минут назад светился ночными огнями маленький шахтёрский посёлок, не было ничего. Ни высокой трубы ГРЭС, ни крашенных в жёлтый цвет двухэтажек, ни белёных хаток частного сектора.

Пусто. Степь. Серый высокий ковыль, кивающий ветру. А под ногами – чёрная вымерзшая земля с редкими крупинками снега. Дима обошёл истукана вокруг. Посмотрел на север. На месте, где должны были стоять выгоревшие брезентовые палатки лагеря второй парашютно-десантной роты, тоже ничего не было.

Предположим, капитан Асс плюнул на пропавшего рядового Ярилова, рота свернула лагерь и убыла к месту постоянной дислокации.

Но посёлок-то где? Где пыльные кусты акации и улицы, покрытые растрескавшимся асфальтом, а на улицах – люди… И «Лебёдушка»! Была, а теперь нет.

Дима понял, что надо идти к посёлку. Даже если произошла какая-то катастрофа, то должны остаться развалины, фундаменты домов. Рассыпавшиеся битым кирпичом стены. Просто всё заросло травой. Вот сейчас сержант Ярилов спустится с холма, пройдёт два километра и всё обнаружит. Или десантник Ярилов лежит сейчас в палатке, дрыхнет? Через минуту старшина истошно проорёт «Рота, подъём!» И кончится этот идиотский сон.

Дмитрий постучал по ледяной земле разбитым берцем – услышал глухой звук. Достал из кармана дешёвую китайскую зажигалку. Чиркнул колёсиком, прикрыл ладонью от противного ветра дохлый, еле видный огонёк. Подумал. Прижал ладонь к огоньку – и резко вскрикнул, выронил зажигалку. Подул на обожжённую кожу, помахал рукой. Нет, не сон.

Точно – не сон! Ветер принёс новые звуки – далёкий скрип, конский топот и голоса. Дима пригляделся: с запада двигалась то ли колонна, то ли обоз. Господи, тут есть люди! А пустая, замороженная степь – просто морок, последствия пьяного сна или контузии.

Ярилов рванулся, побежал, размахивая руками и крича что-то неразборчиво-счастливое.