Крики, ругань, вопли боли и отчаяния взмыли над ордой. Передние, падая, попадали под копыта несущихся за ними коней, а те, кто скакал сзади, всё напирали и напирали. Выдумка князя Владимира обернулась для нападающих большими жертвами и потерями, а главное, половцы были задержаны в предполье, в полусотне шагов от переяславских дружин, и их стремительная атака, которая могла всё снести на своём пути, вдруг оборвалась, захлебнулась. Уже не десятки, а сотни вражьих воинов вместе с конями валялись на земле и корчились от нестерпимых мук, а по ним продолжали мчаться другие и тоже падали, увеличивая завал из живых и мёртвых - лошадиных и людских - тел.
Однако значительной части нападающих посчастливилось перемахнуть через неширокую оборонную полосу. Их встретили метатели сулиц. Журчали в воздухе острые сулицы, ощетинились длинные пики и рогачи. В ход пошли мечи.
То тут, то там завязывались рукопашные схватки.
И всё же стремительного, мощного, ошеломляющего удара, на что надеялся Кобяк, у половцев не получилось. Они были остановлены нежданной преградой, смешались, растерялись, утратили боевой порыв…
Завал, в котором барахтались покалеченные кони и люди, рос и мешал остальным с ходу ударить по русским дружинам…
В то время, когда Кобяк послал свои отборнейшие полки в атаку, дружины киевских князей приблизились к Орели. Славута взял левее и пошёл вдоль реки в обход Кобяка, князь Рюрик поспешил сделать это справа, а великий князь Святослав повёл свою рать прямо к броду, на выручку Владимиру.
Однако прежде, чем перейти Орель, и Славуте, и Рюрику довелось встретиться с ханами Бараком и Ексной, которые, не найдя русских засадных стягов, так как те ещё с утра присоединились к Владимиру, бестолку рыскали по пойме в поисках противника.
Сторожа Славуты первой заметила орду Барака. Усталые половецкие воины, а их было около тысячи, медленно ехали вдоль Орели. Когда на ближайших холмах объявились русские воины, хан Барак, подумав, что перед ним всего засадный полк, решительно бросился в атаку, но очень поздно понял свою ошибку. На него со всех сторон мчались полки княжеских войск.
- Назад! - завопил он, первым разворачивая коня.
Но бежать было некуда.
Позади вязкое болото, глубокий разлив. Застигнутые в этой западне половцы заметались, как загнанные звери. Одни сдавались сразу, решив, что лучше полон, откуда рано или поздно можно выкупиться, чем верная смерть. Другие вместе с конями завязли в трясине, и киевляне хватали их и вытаскивали на сухое место, где связывали по десятку, чтобы не разбегались, третьи с отчаянием обречённых оборонялись. Таких рубили беспощадно.
Хан Барак, хлипкий, костлявый, желтолицый, не захотел умирать и, когда перед ним выросла грозная фигура киевского гридня Кузьмищи, бросил саблю наземь и скрестил перед собою руки - вяжи, мол. Кузьмище стянул его с коня.
- А-а, попалась птица-синица! Неужто хан? - и сорвал с шеи полонённого золотую цепочку с серебряной пластинкой, на которой был изображён трёхголовый дракон.
- Хан Барак, - кисло ощерился тот.
- Барак так Барак, - согласился Кузьмище и, достав из-за пояса прочную верёвку, связал хану руки…
Не прошло и часа, как от орды Барака не осталось и следа. Путь за Орель был свободен. Оставив сотню молодых гридней стеречь полон, Славута перевёл полк на противоположный берег реки и быстро двинулся на запад, откуда доносился шум битвы. Он торопился не без оснований, считая, что Владимир держится из последних сил.
Владимиру пришлось пережить горькие минуты. Разъярённый потерями и неожиданной задержкой, Кобяк сам повёл орду на русские лавы. Он удачно пробился сквозь завалы в предполье. За ним ринулись многочисленные половецкие отряды и крепко вцепились в переяславцев.
Бой закипел, заклокотал по всему полю. Скрежет мечей и сабель, конский топот, крики, брань и боевые клики воинов, стоны и вопли раненых и умирающих, треск копий - всё гудело и ревело, будто на это небольшое поле собрались туры со всей неоглядной степи.
Заметив, как под натиском Кобяка подались назад его воины, Владимир с двумя стягами поскакал туда и с ходу ударил половцам в левое крыло.
Рубился он яростно. Его сильный конь, выхоженный лучшими конюшими князя на переяславских полях, расталкивал грудью низкорослых половецких коней, и князь без устали рассекал своим длинным мечом деревянные шлемы степняков - только щепки, обагрённые кровью, летели.
Этот удар княжеских стягов на некоторое время остановил Кобяка, а русским воинам придал силы. Они закрыли прорыв и стойко сдерживали натиск половцев.
Солнце заметно начало клониться книзу, но жара не унималась. Железные кольчуги, шлемы и латы нагрелись так, что до них нельзя было дотронуться. Пот заливал глаза, едкая степная пыль забивала ноздри и рот, дышать становилось всё труднее. От жажды и усталости изнемогали кони.