Князь Феликс Юсупов. Мемуары

Вскоре мы вернулись в Крым. Пока не было нас, приезжала следственная комиссия по жалобе Ирининой семьи: тесть с тещей написали о кражах во время майского обыска. Всех обитателей дома допросили поодиночке. Настал черед императрицы. Под конец допроса ей предложили поставить подпись: «бывшая императрица». Она подписалась: «вдова императора Александра III».

Через месяц приехал человек от Керенского. Он всего боялся и ничего не мог. Лучше при нем не стало.

В августе мы узнали, что царя отправили в Тобольск. По указке большевиков отправили или, как божился Керенский, в пику им, ибо собирались их прижать. В любом случае за судьбу пленных царя и семейства мы страшно тревожились. Король Георг V предложил принять их, но Ллойд Джордж от лица английского правительства воспротивился. Король Испании предложил то же, но царская семья отвечала: что бы ни случилось, России они не покинут.

Осенью я решил съездить в Петербург – припрятать драгоценности и самые ценные предметы коллекции. Как приехал, тотчас взялся за дело. Слуги, из самых преданных, помогали. В Аничков дворец я отправился забрать большой портрет Александра III. Императрица Мария Федоровна дорожила им и просила меня привезти его. Я вынул его из рамы и скатал, как весной своих Рембрандтов. А вот драгоценности проворонил. Их увезли в Москву по распоряжению Временного правительства. Покончив дела в Петербурге, я собрал все фамильные брильянты и с верным слугой Григорием поехали мы в Москву спрятать их. Схоронили под лестницей. Я говорил уже, что Григорий был замучен пытками, на тайны большевикам не выдал. Узналось все восемь лет спустя. Рабочие чинили ступеньки и нашли тайник.

Накануне отъезда из Москвы состоялся у меня долгий разговор с великой княгиней Елизаветой. Она была бодра, хотя насчет будущего иллюзий не питала и также беспокоилась за судьбу императора и близких его. Мы помолились вместе в часовне при обители и простились. С тоской я предчувствовал, что более ее никогда не увижу.

В тот же вечер я уехал в Петербург. На другой день Временное правительство пало. Большевики с Лениным и Троцким взяли власть. Комиссары-евреи с русскими псевдонимами заняли ключевые правительственные посты. В столице был хаос неописуемый. Банды солдат и матросов ломились в дома, грабили квартиры, сплошь и рядом убивали жильцов. Город отдан был на потребу разбушевавшейся кровожадной черни.

Ночью становилось еще страшней. У себя под окнами я видел жуткую сцену: матросы вели старого генерала, подгоняя его пинками и ударами приклада по голове. Старик стонал и еле волочил ноги. На залитом кровью лице зияли две дыры вместо глаз.

На Мойку приходили просить приюта знакомые и незнакомые. Думали, тут надежней. Нелегко было устроить и накормить всех. Однажды явились солдаты. Я провел их по дому, убеждая, что музей – не лучшая казарма. Они не спорили, но ушли неохотно.

Вскоре, выйдя из комнаты, я чуть было не споткнулся о тело: в прихожей на мраморной ступеньке почивал вооруженный солдат. Ко мне подошел офицер и сообщил, что имеет приказ беречь и охранять дом. Не слишком мне это понравилось. Можно подумать, я большевикам верный друг! Не желая иметь с ними дела, я решил, что уеду в Крым. Вечером, однако, пожаловали ко мне комендант квартала, комиссар, молодой парень, и человек в штатском. Коменданта я знал, в штатском – нет. Они объявили, что должен я немедленно ехать с ними в Киев. Вручили мне уже готовые фальшивые документы.

Это звучало как приказ. Приходилось подчиниться. Да и дело меня заинтриговало. Что хотели они? Я терялся в догадках. Садясь с ними в мотор, я заметил, что на фасаде нашего дома красной краской намалеван крест.

В поезде было битком. Стекла в окнах выбиты, шторки сорваны. На крышах вагонов – люди. К удивлению моему, мои спутники подвели меня к купе, закрытому на ключ. Ночью нас никто не беспокоил.

В Киеве в гостиницах тоже битком. Идти на постой к комиссару не хотелось, однако все ж лучше, чем ночевать на улице. К счастью, по дороге из пролетки увидал я на улице добрую знакомую свою, княгиню Гагарину. Она узнала меня и остановилась, опешив. Я крикнул извозчику остановиться, попросил комиссара подождать и бросился к ней.

– Что вы здесь делаете? – спросила княгиня. – И как же вы устроились с жильем?

– Что делаю, и сам хотел бы узнать, – ответил я. А с жильем устроился скверно.

Княгиня предложила мне поселиться у нее, и согласился я с радостью.

На другой день, узнав, что телеграф еще действует, я пошел телеграфировать своим в Крым, чтобы подать о себе весть и успокоить их. Дело оказалось не из легких. В Киеве царила такая же неразбериха, как и в столице. Ружейная пальба отовсюду, того и гляди убьет шальной пулей. По временам жарил пулемет. До телеграфа и обратно я, в общем, полз. Хозяйка моя пришла в ужас, увидав меня в порванном платье и в грязи с головы до пят.

Командир мой явился ко мне и сообщил, что в дом, где устроился он и куда звал и меня, попала бомба. Дома более пет. Ночевал он в другом месте и потому спасся.