Князь

Андрей чуть выждал, давая время подойти второму, резко присел и рубанул бердышом понизу, над землей – по ногам. Душегубы рухнули, Зверев прыгнул через них вперед, из-за головы обрушил свое тяжелое оружие на третьего. Тот попытался закрыться саблей – но разве способна тонкая стальная полоска остановить тяжелый топор?

– Русский! – предупредил своего товарища четвертый татарин и замедлил шаг. Пятый табунщик остановился рядом, они выставили щиты.

Князь глянул в сторону дальнего костра: похоже, возле лошадей больше никого не осталось.

– Я бы предложил вам сдаться, – сказал Андрей. – Но врать не хочу. Никто вас не пощадит, уроды. В свином хлеву вам место. В кормушке.

– Я его отвлеку, а ты жилы на ногах ему подруби, – предложил один татарин товарищу. – А уж опосля мы с ним побалакаем.

Грабители разделились, начали обходить Зверева с разных сторон. Князь перехватил свое оружие посередине ближним хватом, изобразил атаку на одного татарина – и тут же обратным движением со всей силы ударил во второго подтоком. Тот, естественно, прикрылся щитом, в который стальной наконечник и вонзился на глубину в два пальца. Андрей провернул бердыш, поднимая подток вверх, а лезвие ведя над землей. Он держал оружие за древко прочно, двумя руками. Татарин свой деревянный диск – одной левой рукой, за рукоять посередине. И, естественно, не удержал: щит ушел наверх и в сторону, стальной полумесяц резанул его между ног, над левым коленом. Душегуб взвыл от неожиданной боли, повалился набок, а Зверев отскочил, ударом ноги сбил с подтока деревяшку. Расплылся в улыбке:

– Ну что, уроды, допрыгались? Это вам не с бабами воевать.

– Вот тут ты и подохнешь, раб! – пообещал поганый, идя вокруг князя по кругу и зачем-то постукивая саблей по щиту.

Наконец он ринулся вперед, рубя клинком сверху вниз. Андрей сделал шаг навстречу, поднимая бердыш, откидывая саблю врага вверх. Татарин закрывался щитом – но Зверев опустил свое оружие сверху вниз за него, тут же рванул в сторону, наугад что-то взрезая, отпрыгнул, перехватил бердыш двумя руками. Грабитель стоял на месте, покачиваясь, словно в задумчивости. Потом неожиданно упал на колено. Князь, опасаясь подвоха, обошел его по широкой дуге, подступил сзади и одним решительным взмахом снес голову. Облегченно перевел дух:

– Все! Аут.

Высосанная из четырех татар сила подошла к концу: он опять ощутил усталость, боль в ногах, жажду, голод – и медленно побрел назад к лагерю. Здесь все было кончено, шум схватки затих, хотя недавние пленники кое-где еще продолжали пинать ногами или колоть бесчувственные тела своих поработителей.

Андрей сунулся к костру, но никакой еды там не нашел – успели «прибрать» до него. Зверев прошел по телегам, пошарил в тех, где вместо барахла лежали всякие узлы. В одной обнаружил головку сыра, отрезал себе изрядный кусок, остальное сунул оказавшейся рядом женщине, что покачивалась, будто пьяная. Там же лежало несколько бочонков и бурдюков, но их князь не стал даже нюхать. Наверняка ведь хмельное что-то. После долгой голодовки – не самое лучшее угощение. Поев, он спустился к ручью рядом с водопоем, напился свежей воды и там же, на берегу, вытянулся отдохнуть.

Только на рассвете стало видно, чего стоила людям ночная схватка. Лагерь был, без всяких преувеличений, залит кровью, уже свернувшейся и превратившейся в липкую жижу. Татар невольники просто растерзали: изуродованные тела, выбитые глаза, зубы, откушенные носы, отрезанные конечности. Пленникам тоже досталось. За каждого убитого бандита заплатили жизнью один, а то и два человека. Они лежали в исподнем, в сарафанах, а то и вовсе обнаженные вперемежку с одетыми в халаты, в шаровары и поддоспешники, закованными в броню, мужчинами. Причем в основном – женщины, дети, которым не давала большой форы ни неожиданность нападения, ни найденное или отнятое у казанцев оружие. У изможденных рабов имелось только одно преимущество: смертная ненависть. Ненависть такая, что они готовы были умереть – но уколоть, ударить, хотя бы поцарапать выродков, разрушивших их жизнь, счастье и покой.

Теперь, когда враг был уничтожен, выжившие могли расслабиться – и тут же дали о себе знать раны, усталость. Люди просто сидели, кто где проснулся, тупо радуясь безмятежности, отсутствию страха. Тому, что их никто не бьет, никто никуда не гонит. У них не оставалось сил даже на то, чтобы поесть.

– Шамша! – позвал Андрей. – Шамша, ты жив?

– Да, боярин… – Ответ больше походил на стон.

– Не боярин, а князь, – поправил его Зверев. – Вставай, простудишься. Вставай, вставай, в другой раз помрешь. Вон телега с бочонками. Посмотри, там вроде сыр был. Может, еще чего есть, что готовить не нужно. Окорока там, копчености. Порежь по кусочку да людям раздай. Ломтей больше ладони не давай, а то заворот кишок случится. Боярин Трошин! Нам с тобой слабость проявлять невместно. Дозоры выставить надобно, как бы другие татары не появились. Им до наших слабостей дела нет, они слабости нашей только радуются. Вставай, боярин. Хочешь не хочешь, а дерись.