Клык

— Видишь ли, Дил. Дело в том, что это не у меня ТОЖЕ есть крылья, а у ТЕБЯ. Тебя еще даже в проекте не было, когда у меня уже четырнадцать лет как крылья были. Ну, или около того…

На совершенном лице Дилана играет счастливая улыбка.

— Ты права. Но главное — твои крылья прекрасны. Они само совершенство.

Вот теперь-то я окончательно сконфузилась и принялась намазывать масло на четвертый круассан. Мне резко захотелось исчезнуть отсюда и немедленно оказаться вместе со стаей. Я уже давно загружала карманы всяческой снедью, и куртка моя, кажись, уже потяжелела килограмма на три. Кладу в рот последний кусок и в очередной раз поднимаюсь на ноги. Теперь уже окончательно.

— Спсиба за госсеприимсва. — С полным ртом много не скажешь. — Все очень вкусно. — Я наконец прожевала, проглотила и могу произнести развернутое предложение. — Но нам пора. У нас важная гуманитарная миссия, и наши уже давно работают.

— Пожалуйста, останьтесь, — умоляющим голосом просит Дилан. Но я категорически отказываюсь:

— Простите, нам пора.

— Макс, нам еще много о чем надо поговорить, — настаивает полотняный профессор.

— Труба зовет, — вторит мне Ангел.

Едва уловимым движением Полотняный оказывается между нами и входом, а в руке у него сверкает иголка шприца:

— Минуточку, Макс. Не все так просто.

15

На физиономии у меня расцветает моя любимая ухмылка, типа «мне не терпится хорошенько накостылять тебе, голубчик». Жаль только, в карманах полно бекона — высыпется — грязищу разведу. Прислуге его сто лет ковры чистить придется.

— Макс, не горячись. — Ангел пытается схватить меня за руку. — Он ничего плохого нам делать не собирается.

— Ты это точно зна… — ядовито начинаю я и тут понимаю, что она-то уж точно знает. Примечаю у Дилана хорошо мне знакомое мгновенное напряжение каждого мускула и лихорадочно соображаю, насколько он тренирован в боевых единоборствах. Видать, сейчас мы этого малолетку проверим в действии.

— Ангел права, — быстро подтверждает ее слова профессор Г-Х. — Мои демонстрации страшно неловки.

— Демонстрации чего? — Я с трудом подавляю сарказм. — Того, как с минимальными усилиями быть посланным в нокаут?

— Нет, демонстрации чуда современной науки. Смотри.

И с этими словами он мгновенно закатывает рукав и делает себе укол. Ученый, экспериментирующий на себе самом, — это в моей практике что-то новенькое. Мне это даже нравится.

Проходит секунда, и он с расширившимися зрачками начинает жадно хватать ртом воздух. Чуть слышно застонав и слегка покачнувшись, он хватается за горло и оседает на стул.

Ангел ест банан и с интересом наблюдает за происходящим. «Что это?» — посылаю я ей мысленный вопрос.

Она оглядывается на меня и пожимает плечами: «Понятия не имею».

Похоже, придется здесь задержаться. Я в очередной раз усаживаюсь на место, наливаю себе очередную чашку кофе и кладу на блюдце сто двадцать пятую булочку.

Несколько минут Г-Х корчится и очумело раскачивается из стороны в сторону. Наконец ему удается выдавить из себя со свистом:

— Я сделал себе инъекцию редкого вируса. Приготовьтесь к экстремальной реакции моего организма.

— Чем только не развлекается это ученое племя, — замечаю я с притворной жизнерадостностью.

Со времен нашего лабораторного детства слова «редкий вирус» ассоциируются у меня с защитным костюмом индустриальной прочности. Так что, если честно, первое мое движение — уносить отсюда ноги, да побыстрее.

Г-Х нахмурился:

— Развлечение тут ни при чем. Все это делается во имя прогресса. А прогресс — вещь трудная и болезненная. Смотри.

На лбу у него выступили капли пота. Лицо стало красным, как помидор, но самое ужасное — на коже повсюду высыпали здоровенные гнойники — живого места не осталось.

Я рванула к двери:

— Ребята, делаем ноги!

— Макс, подожди, — хрипит Г-Х, — сейчас начнется чудо.

Почему я не взвиваюсь в воздух, это потому, что, во-первых, в шатре больно высоко не взлетишь. И, во-вторых, потому что, развернувшись, замечаю, что его язвы на глазах уменьшаются.

Такого я даже представить себе не могла.

Теперь он уже не хватает ртом воздух и потому более или менее в состоянии пуститься в объяснения:

— Попросту говоря, целый ряд моих органов и биологических систем, включая кожу, мозг, клетки крови, щитовидную железу и всю иммунную систему, начинают работать синхронно, анализируя вирус, вырабатывая белые кровяные тельца, и перестраивают работу желез внутренней секреции, чтобы ликвидировать вирус. Все это происходит практически мгновенно.

Я вспоминаю про тысячи больных беженцев в перенаселенном лагере.

— Ладно. Я понимаю, что все это может быть весьма полезно. В конце концов, доктора будут не нужны. Оно и к лучшему. Я докторам не больно-то верю. Особенно таким, как вы.

Г-Х улыбается:

— Вот именно. Ты, Макс, похоже, все схватываешь на лету. Когда начнется апокалипсис, докторов не будет. Как не будет ни больниц, ни поликлиник. Каждый останется один на один с темными силами природы. У которых будет только одна задача — истребить человечество. Ты понимаешь, Макс, что я имею в виду? Дай приведу тебе еще один примерчик.

И он хватает со стола нож для разрезания мяса.

16