Клуб одиноких вдов

Но чтобы там ни было, думала Марина, а принцип «шоу должно продолжаться», должен быть соблюден. Это дело чести для каждого артиста. Концерт необходимо доиграть любой ценой. И если король умер, то да здравствует новый король!

– Уважаемые зрители! – сказала Марина в микрофон. И шум в зале почти сразу стих. – Митрополичий хор по причинам, от нас и от него не зависящим, больше петь не будет. Но я могу предложить ему замену. Те из вас, кому нравится древнее испанское искусство фламенко, могут остаться в этом зале. Я, Марина Тукова, буду танцевать для них весь вечер. Всем остальным я говорю спасибо и до свидания!

Она подождала минуту, давая возможность зрителям сделать выбор. Но встали и ушли из зала только два или три человека.

– Тех, кто остался, я прошу немного подождать, – продолжила Марина, когда за ушедшими закрылась дверь. – Мне надо переодеться. Вы позволите мне?

Кто-то в конце зала одобрительно свистнул, многие зааплодировали. Марина приняла это за знак согласия и благодарно поклонилась. А перед тем, как уйти за кулисы, сказала:

– Сцена не должна пустовать, а вы – скучать. Сейчас перед вами выступит народный хоровой коллектив «Родные просторы», о котором я могу сказать только одно – мне будет жаль, что я не услышу сегодня его задушевных и по-настоящему чудесных песен, которые с давних времен поет наш народ. Попросим артистов выйти на сцену!

За кулисами ее встретила растерянная Таня. Она все слышала и теперь недоумевала.

– А во что переодеваться-то будете, Марина Львовна? – спросила она. – Дома же все платья ваши остались.

– Были времена, когда танцовщицы фламенко выходили перед зрителями полуобнаженными, – пряча улыбку, сказала Марина. – Почему бы не тряхнуть стариной?

Но Таня восприняла ее слова всерьез.

– Не надо, Марина Львовна, – попросила она почти жалобно. – Срам-то какой!

И с готовностью предложила:

– Оденьте мой цыганский наряд! Все лучше, чем ничего.

Девушка ухватилась за подол юбки, словно собираясь немедленно снять ее с себя здесь же. Но Марина, смеясь, удержала ее за руки.

– Остановись, горе ты мое! Совершенно случайно я прихватила сегодня одно платье с собой. Помнишь, то темно-голубое, в оборках, с крупными красными цветами? Пойдем, поможешь мне переодеться.

– Совершенно случайно? – недоверчиво произнесла Таня, направляясь за ней в гримерку. – Это вы-то? Еще скажите: по наитию свыше.

Но Марина ничего не стала ей объяснять. Едва ли Таня могла ее понять. Ведь она и сама себя не понимала, когда дома складывала платье в сумку. Это был ничем не мотивированный позыв души. И она поддалась ему, чувствуя себя круглой дурой. Но как сказать такое Тане? Еще сочтет ее душевнобольной, идущей на поводу собственного безумия, как она сама решила бы, окажись на месте девушки. Лучше промолчать. Как говорится, молчи – и за умного сойдешь…

– Даже и не знаю, что мне думать по этому поводу, – ворвался в ее мысли настойчивый голос Тани.

– Поговорим об этом позже, – предложила Марина, зная, что иначе Таня все равно от нее не отстанет, и будет пытать ее, как зубная боль. – Но кто скажет, что моя интуиция меня подвела, гореть тому вечно в геенне огненной.

На этот раз Таня промолчала, не найдя, что ответить. Такое с ней случалось редко, и это был тот самый случай.

Как вскоре выяснилось, Марина взяла из дома не только платье, но еще и черные туфли с подкованными каблуками, красную шаль с длинной бахромой, массивный черепаховый гребень, черную мантилью и большой красный веер. Когда она все это надела, глазам восхищенной Тани предстала истинная танцовщица фламенко, в которой не смогли бы усомниться и самые искушенные в этом искусстве в Испании жители Севильи. Даже гребень-пейнета прямоугольной формы с пятью зубцами Марина воткнула в волосы строго под углом в девяносто градусов, зная, что самый незначительный наклон в ту или иную сторону считается у испанских танцовщиц фламенко вульгарностью. Поверх гребня она накинула мантилью, чтобы подчеркнуть свое вдовство.

– Вы само совершенство, Марина Львовна, – восторженно заявила Таня. – И такая красивая! Как я вам завидую!

– А ты самая прелестная цыганочка из всех, каких я только встречала, – сказала Марина. – И намного моложе меня. Так что не завидуй.

Таня начала что-то возражать, но Марина ее уже не слушала. Она почувствовала, как ее охватывает дуэнде – дикий и своенравный дух, без которого танцовщица фламенко просто марионетка, управляемая разумом. Уже много лет она не ощущала дуэнде в себе. Быть может, поэтому и перестала выходить на сцену, не желая выглядеть бездушной куклой с заученными механическими движениями.

– Таня, объяви мой выход, пожалуйста, когда хор закончит, – попросила Марина. – Больше некому. Я начну с «Тьентос».

Она вышла на сцену и замерла в ожидании, когда зазвучит музыка. Какое-то время она стояла неподвижно, опустив голову, будто прислушиваясь к звучавшему внутри нее голосу. Затем тихо вступила гитара. Завораживающий голос по-испански запел о трагической любви, которая все-таки была счастьем, как это стало понятно намного позднее.