Клуб неисправимых оптимистов

Папа повернулся к хранившей молчание маме.

— Ты должен был все хорошо обдумать, Поль, узнать наше мнение. Этому строительству конца-краю не видно, ты поставил нас в невозможное положение.

Мы поужинали, я начал убирать со стола и носить посуду в кухню. Мама вдруг спросила:

— Чем ты занимался в каникулы, Мишель, почему так плохо выглядишь?

— Математикой.

На ее лице отразилось недоверие.

— Каждый день. Выучил учебник наизусть. Могу рассказать, если хочешь.

— И что, ты продвинулся?

— Математика — сложный предмет. Чтобы понять ее законы и правила, не достаточно просто их заучить, а причину непонимания объяснить невозможно. Мне сказали, что я психологически заблокирован.

— Только этого еще и не хватало.

— Это вроде бы не моя вина…

— А чья же?

В кухне появился папа со стопкой тарелок. Я готов был ответить, что это проблема авторитета, но воздержался. Чтобы не вступать в бесконечные объяснения. Два виновника моей математической заторможенности смотрели на меня и ждали ответа. Я пожал плечами. Неудобство психоанализа в том и заключается, что проблема не решается, даже если известна причина ее возникновения.

14

Я пришел в «Бальто» и сразу почувствовал: что-то случилось. За футбольными столами и бильярдом не было игроков. Все толпились у стойки и переговаривались тихими голосами. В клубе никто не играл в шахматы. Они сидели бок о бок, молчаливые и тихие, но тишина была какая-то вымученная. Сартр сидел за столом один и думал, зажав в уголке губ тлеющую сигарету. На столе перед ним стояли три пустых стакана. Появился Жаки и расставил на столах напитки, стараясь держаться как можно незаметней. Когда он проходил мимо Сартра, тот протянул ему пустой стакан. Жаки застыл на месте, бросил на Сартра огорченный взгляд, вышел и тут же вернулся с бутылкой виски «Блэк энд Уайт». Он поставил ее на стол перед Сартром, тот поднял голову, Жаки наполнил стакан, Сартр поблагодарил кивком, начал пить маленькими глотками и вдруг застыл, опустив плечи и глядя в пустоту. Он выглядел смертельно усталым. Правая рука с зажатым в пальцах пустым стаканом лежала на колене. Люди уходили и приходили, не нарушая тишины. Все смотрели на Сартра с сочувствием. Я подошел к Игорю Маркишу, с которым мы сблизились во время каникул, он ободряюще улыбнулся и положил руку мне на плечо, как будто хотел подбодрить. Я прошептал ему на ухо:

— У него в семье кто-то умер?

Мне показалось, что мой вопрос удивил Игоря. Он ответил каким-то бесцветным голосом:

— Камю умер.

— Альбер Камю?

— Разбился на машине. Погиб на месте. Ужасная потеря.

— Сартр выглядит потрясенным. Они, наверное, были очень близки?

— Дружили после войны. Когда вышел «Человек бунтующий», Сартр раскритиковал Камю в пух и прах. Его статья была исполнена презрения, Камю оскорбился, они поссорились.

— Подруга дала мне эту книгу, но я еще не успел прочесть.

Сартр лихорадочно писал, зачеркивал, начинал сначала, скрипя пером по бумаге. Закончив, он встал, залпом допил виски и ушел. Листок остался лежать на столике. Никогда не забуду мрачного выражения его лица…

Игорь и остальные захотели прочесть текст. Многие фразы были перечеркнуты, разобрать удалось всего несколько строк. Игорь начал читать вслух:

— «Мы были в ссоре, он и я. Ссора — ерунда, если знаешь, что снова встретишься, ссора — всего лишь один из способов жить рядом и не терять друг друга из виду в нашем тесном мире. Ссора не мешала мне думать о нем, чувствовать его взгляд на странице книги, газеты, которую он читал. Я спрашивал себя: „Что он об этом думает? Что говорит — сейчас, в данную минуту?..“ Его упрямый гуманизм, строго обязательный и чистый, суровый и нежный, вел безнадежную битву со многими уродливыми явлениями нашего времени. Благодаря своей упрямой непокорности он непостижимым образом утверждал превосходство принципов высокой морали, защищая их от лишенных совести политиков и золотого тельца сугубого реализма…»

Павел взял из рук Игоря листок, чтобы прочесть самому — как будто не поверил своим ушам, — потом передал его Владимиру, тот — Вернеру. Текст прочли все присутствующие, каждый составил собственное мнение.

— Я думал, они враги? — удивился Имре. — «Ссора — всего лишь один из способов жить рядом и не терять друг друга из виду…» Что, черт возьми, значат эти слова? Ты либо в ссоре с человеком, либо нет!

— Поздновато для сожалений, — бросил Владимир.

Они заспорили, как делали всегда и по любому поводу, не слушая друг друга, но старались не повышать голос. Виржил ругал Сартра, Грегориос его поддерживал. Затеяв спор, они переходили с французского на родной язык — так им было легче ругаться и оскорблять друг друга. Вернулся Сартр в сопровождении Жаки, и шум затих. Сартр увидел, что мы читаем его текст, и ему это не понравилось. Он отобрал листок у Леонида, сунул его в портфель и молча покинул клуб. Все застыли. Я спросил у Игоря, чем они так потрясены.

— Он попал в точку, угадал больное место — общее для всех нас.

15