Клуб неисправимых оптимистов

2

То лето было гнилым. Холодный дождливый июль напоминал ноябрь.

Игоря дома не оказалось. Я не захотел оставлять записку в почтовом ящике и отправился к Вернеру, на улицу Шампольона. Кроме Игоря, я мог доверять только ему. Вернер сидел на ступеньке своей кабины и курил. Мне показалось, что он обрадовался моему приходу. В кинотеатре шел фильм «Америка, Америка»,[203] Вернер предложил мне пройти в зал — там оставались пустые места, — но я был не в том настроении и отказался, а потом все ему рассказал.

— Гнусная история, — прошептал он. — Ты правильно сделал, что предупредил меня.

* * *

Вернер и Игорь занялись похоронами и уладили все формальности за три дня — не без помощи Даниэля Маго. Члены клуба скинулись, чтобы организовать церемонию на кладбище Монпарнас. Лучше бы помирились с ним, когда он был жив. Надо полагать, прощение никому легко не дается. Каждый из них остался в собственной западне. Мышеловка захлопнулась.

* * *

В утро похорон на Париж обрушился ливень. «Интересно, — подумал я, — кто-нибудь когда-нибудь отменял траурную церемонию из-за проливного дождя?» Каждый перекресток, каждое бистро напоминали мне о былых временах. Камилла, Сесиль, Пьер и Франк вынырнули из тумана неизвестности, как дергающиеся на ниточках марионетки или персонажи сновидений, навевающих на нас то ужас, то сладкие грезы. Впереди была вечность, нам предстояло прожить вместе десятилетия, любить, рожать детей, расставаться. Все исчезло, как мгновенная вспышка света. Я не знал, где скрывается Франк, но он был в безопасности, а папа рано или поздно откроет мне тайну его местопребывания. Что до Сесиль, наша с ней история не закончилась. Я вспомнил, как Игорь и Саша, не сговариваясь, внушали мне одну и ту же истину: «Ты жив, так что не смей жаловаться, для тебя нет ничего невозможного».

В траурном зале на бульваре Эдгар-Кине собрались все члены клуба — и старожилы и новички. Пришла Мадлен с Жаки и Сами, несколько завсегдатаев «Бальто», соседи Саши по дому, консьержка, торговцы с улицы Монж, хозяин «Фоторамы». Были и другие люди, которых я не знал. Даже Лоньон явился. Стоял в сторонке, как обычно. Мы не знали, выполнял Братец Большие Уши служебное задание или решил посетить эти похороны по иудейскому обряду, потому что вопреки себе и нам все-таки стал членом клуба. Не знаю, откуда все эти люди узнали о погребении, но выглядели они искренне опечаленными. Саша ни за что бы не поверил, что в последний путь его будет провожать такая толпа. Смерть примиряет людей, перед ней все равны. Ливень усилился. Ветер выворачивал зонты. Сточные канавы переполнились, и грязная вода выплескивалась на тротуар. Небо почернело, то и дело грохотал гром. Игорь, Вернер, Имре и Владимир вытащили гроб из катафалка и поставили его на землю. Служащие похоронного бюро привязали к ручкам веревки, начали опускать гроб в залитую водой могилу, и он погрузился в жидкую грязь. Игорь подошел к краю, ветер сорвал с него кипу, и Вернер раскрыл над головой друга свой огромный зонт. Игорь достал из кармана маленький томик и начал читать текст на незнакомом языке, запинаясь на отдельных словах. Другие члены клуба выстроились справа и слева от Игоря и вторили ему.

— Это кадиш, поминальная молитва, — прошептал мне на ухо Грегориос.

Голоса звучали торжественно и строго, они четко и ясно выговаривали каждый слог, забыв о непогоде. Саша получил прощение. Прошлое, взаимная вражда, ненависть, совершенные ошибки… все было забыто. Их больше ничто не разделяло. Они дочитали молитву, отступили на три шага и поклонились. Игорь плакал. Он стоял у могилы и принимал соболезнования. Люди подходили, один за другим, жали ему руку, обнимали, произносили слова утешения. Я был последним в этой скорбной очереди. Мы не обнялись, просто постояли несколько мгновений, глядя друг другу в лицо. У меня на глаза навернулись слезы. Я протянул Игорю пакет, где лежали три Сашины тетради и альбом фотографий. Он пролистал его, печально улыбнулся, взъерошил мне волосы и шепнул:

— Спасибо!

Я до сих пор помню, как он это произнес. В тот день я в последний раз видел их всех вместе.

* * *

После похорон Саши погода наладилась, и началось лето.

Ты бросишь все, к чему твои желанья
Стремились нежно; эту язву нам
Всего быстрей наносит лук изгнанья.

Ты будешь знать, как горестен устам
Чужой ломоть, как трудно на чужбине
Сходить и восходить по ступеням.[204]

Данте. Рай. Песнь XVII

~

Странно, как в этой книге, вращающейся вокруг парижского бистро, автору удалось воссоздать целую эпоху!

Жак-Пьер Аметт. Le Point