Клуб интеллигентов

Примерно так думал Дублис, пробираясь через кустарник к старому холостяку Валдасу Минкштимасу и таща под мышкой тяжелый портфель. «Что такого, что он — мягкоголовый. Человек все равно с головой. Попусту не заспорит, в глаза не вцепится, что услышит — промолчит. Один, другой трудодень конечно, накинешь сверх положенного. Но хорошему человеку не жалко. Приятно с таким время провести».

Нашел Минкштимаса у радиоприемника, тот слушал вечернюю передачу старика-сказочника.

— О, товарищ бригадир! Пожалуйста, пожалуйста, товарищ Дублис.

Товарищ Дублис разложил на столе консервы, колбасу, конфеты, сигареты, выставил десять бутылок лимонада — чтобы на всю беседу хватило. Минкштимас болезненно покосился на обилие бутылок.

— У меня от покупного живот слабит... — несмело признался он. Я хлебного кваса наварил.

Бригадир насторожился.

— Сахар кладешь?

— Яблочный сок...

— Смотри, Валдас, ты осторожнее. Не успеешь оглянуться, как станешь алкоголиком.

— В другой раз заквашу без сока.

— Правильно. Степень сознательности, как вижу, у тебя высокая. И принципиальность.

— Да уж где мне равняться с вами, товарищ бригадир. Вы просвещенный человек, еще при Сметоне кассиром были, а я только три класса...

— Ничего, не падай духом, Валдас. Когда получу более высокий пост, и тебя назначу каким-нибудь начальником. Хотя бы ветеринаром. Ведь ты любишь животных?

— Больше всех товарища бригадира...

— Только не угодничай. Не люблю подхалимов, — поморщился Дублис и стал говорить о погоде.

После шестой кружки лимонада, одолев круг колбасы, Дублис растрогался:

— Ты, Валдас, мне как брат. Только с тобой еще можно потолковать как с человеком.

Выпитое давно гнало Минкштимаса во двор, но Валдас крепился и терпеливо слушал рассказ Дублиса.

— Ладно, если бы они только лезли, эти мужики! Еще и напраслину возводят. Говорят, крепостничество я в колхозе завел, трудодни незаконно списываю, дисциплину только с милицией и поддерживаю, всячески их обижаю. Девятый форт[5], говорят, открыл... Колхоз девятым фортом называют! Разве это не происки контрреволюционных сил? Не стремление оклеветать колхозную демократию? Явная идеологическая диверсия!

— Дело рук ревизионистов, товарищ бригадир.

— Вот, вот. Они хотят ревизовать существующее положение в колхозе, покушаются на самые основы хозяйства.

— Агенты империализма, товарищ Дублис.

— Ты, Валдас, в политике ориентируешься. На здоровье. А эти жалобщики — темнота несусветная. Как-то раз нарочно порасспросил — погляжу, думаю, какая мешанина у них в головах. Спрашиваю одного: «Что теперь происходит в Абиссинии?» Не был, говорит, не знаю. А в костел ходит. Спрашиваю другого: «Кто убил Кеннеди?» — «Не я», — говорит. Дегенерат! Только пятый ответил: «Освальд». — «А кто второго Кеннеди убил?» — «Сирхан». — «А кто они такие?» — «Оба евреи». — «Арабы, — говорю, — осел». — «Нет, — говорит, — арабы не будут убивать. С арабами у нас дружба». — Вид ишь, какая ужасная темнота! Дикари! «А где теперь Чомбе?» — спросил еще у одного тупоголового. «Спиши, — говорит, — трудодни, посади под арест, расстреляй, но не знаю». — «А почем яйца?» — «По рубль двадцать». Это он знает. Стало быть, спекулирует, на базаре сидит...

— И пьет без меры, товарищ бригадир. По храмовым праздникам буйствует, по понедельникам трудовую дисциплину нарушает. А пить начинает с пятницы после обеда... Будьте здоровы, товарищ бригадир!

— На здоровье, Валдас. Совершенно правильно. Пьет четыре дня в неделю.

Заканчивая десятую бутылку лимонада, друзья отклонились от повседневных дел в сторону проблем мирового масштаба. Разрешив их по-деловому, перешли на квас производства Минкштимаса. И тут бригадир, уставившись на собеседника, глубоко задумался.

— Изъясняешься ты, Валдас, умно, как прокурор, а говорят, что ты — дурак...

Валдас будто от сна очнулся:

— Кто говорит? Никто этого не говорит.

— Говорят...

— Так ты и сам дурак! Чего к дураку лезешь-то?

— Я — дурак? Да я тебе покажу! Моя голова — не чета твоей.

— С тобой не поменяюсь, господин старшина!

— А-а, и ты туда же, раскоряка! Демагог!

— Я тебе не педагог! И не говори нецензурных слов. Как еще товарищеский обсудит!..

— Я обращусь в высшие инстанции.

— Не прыгай выше пупка! Задержат тебя и на других станциях, фельдфебель! Не стони!

— Шиш ты еще получишь, а не трудодни.

— Мне приписанных и не надо. Сам зарабатываю, господин околоточный.

Поговорив подобным образом еще минутку, оба почувствовали, что настало время драться. Драться неизбежно, обязательно, ибо решить словом ничего было нельзя.

Именно в этот момент взгляд Дзидаса, скользнув мимо плеча Минкштимаса, неожиданно уперся в другого Дублиса, который по-генеральски улыбался со стены, с большой фотографии. Водянистые, выцветшие глаза светились энергией и разумом.

Словно внезапно разбуженный, Дзидас, не отрываясь, глазел на огромный, вставленный в рамку снимок, и его рука, сжавшая горлышко бутылки, разжалась, упала на стол.

«Значит, любит меня! Уважает! А‑а‑а!»