Клуб гурманов

Я побежала наверх одеться, а потом опять вниз, потому что решила, что нельзя оставлять детей дома одних, но брать их с собой тоже ни к чему. Позвонила нашей соседке Инеке, которая, как оказалось, тоже проснулась от воя сирен и, конечно, готова была посидеть с детьми. С телефонной трубкой в руке я побежала в гостиную и раздвинула шторы. Чувствовался запах гари, и вдалеке за деревьями виднелось желто-красное зарево.

Мы оделись на ходу, Софи и Аннабель наблюдали за нами и забрасывали вопросами: почему мы едем на пожар, почему не берем их, все ли игрушки Люка и Бо сгорели, где они теперь будут жить, и живы ли они вообще? Мои мысли были настолько поглощены тем, что нам предстоит увидеть на месте пожара, что я могла только отпускать короткие замечания им в ответ. Софи расплакалась.

— Мне страшно! — всхлипывала она. — Вы теперь тоже умрете в этом пожаре! Останьтесь с нами!

Я поцеловала ее в лоб, вытерла слезы с ее щек и сказала, что очень хочу помочь своим друзьям и что если мы все постараемся, может быть, удастся спасти хоть какие-нибудь игрушки Люка и Бо.

Инеке стояла на нижних ступеньках лестницы в розовых тапках. Плащ она накинула прямо на пижаму. Я бросилась к ней, девочки, все еще плача, проковыляли за мной, я чмокнула Инеке в щеку и сорвала с вешалки пальто. Ее седые волосы торчали во все стороны, водянистые голубые глаза смотрели озабоченно.

— Все на улице, — сказала она. — Пожар действительно ужасный.

Она обняла девочек.

— Иди быстрей, я за всем присмотрю, — сказала она и с искусственным весельем в голосе спросила, почему такие маленькие девочки еще не в кроватках. Мы с Михелом натянули куртки, захлопнули за собой дверь и вскочили на велосипеды. На ясном небе четко вырисовывался лунный серп, и если бы не ужасная весть, мы наверняка сказали бы друг другу, что ночь прекрасна.

Языки пламени высотой в человеческий рост пробивались сквозь тростник на крыше, окрашенные когда-то в белый цвет стены закоптились до черноты. Густые темно-серые облака дыма выбивались из окошек на крыше. Вокруг суетились соседи, одни тащили за собой ревущих детей, перекрикиваясь друг с другом, другие затаив дыханье воспаленными глазами следили за огнем, который жадно пожирал дом. Улица была перекрыта, пожарные сновали взад-вперед, разматывали шланги и в масках вбегали в дымящийся дом. Вода с силой вырывалась из шлангов, но пламя, казалось, только усиливалось, как будто получая дополнительную подпитку.

Неделю назад мы праздновали в этом доме семилетие их старшего сына Бо. Взрослые сидели у камина и пили ароматное красное вино, а дети носились по всему дому. Теперь огонь уничтожал все, что создали Эверт и Бабетт.

Мы протискивались сквозь толпу, ища знакомые лица. Мы хотели чем-то помочь, хотя прекрасно понимали, что уже ничего нельзя спасти. К нам подошел полицейский и попросил освободить дорогу для ревущей «скорой помощи», которая со скоростью пешехода ехала за ним. Все столпились сзади. Михел взял мою закоченевшую руку, и мы провожали взглядом мигалку, пока она не исчезла за поворотом. Огонь так быстро охватил дом, просто чудо, что кто-то выжил, тем более что все случилось ночью, — раздавались голоса вокруг нас. Что именно произошло, никто не мог нам сказать. Сейчас в доме оставался только Эверт.

Нас опять оттолкнули кричащие полицейские, и вторая «скорая» заспешила мимо. Патриция бежала за машиной, темные пряди растрепавшихся волос висели вдоль ее испачканного сажей лица. Увидев нас, она остановилась. Уголки ее рта дрожали, взгляд блуждал по сторонам, как у загнанного зверя. Она быстро поцеловала меня, и я почувствовала запах серы от ее лица. Она кивнула в сторону своего черного «рендж-ровера», который был наспех припаркован между деревьями.

— Я поеду с ними в больницу, Бабетт и мальчики поехали в «скорой помощи»… Все остальное — там, — она, тяжело дыша, показала на полицейский автобус, около которого растерянно стояло несколько человек.

— Ну вот, ребята, тут уж ничего не поделаешь… Можно только надеяться и молиться, что они спасут Эверта…

Она слегка запнулась, когда произносила его имя. Она знала, что шансов найти его живым в горящем доме, очень мало. Прошло слишком много времени.

Мы протиснулись сквозь толпу к друзьям, в смятенье смотревшим на пожар. Увидев меня, Анжела раскинула руки и заплакала. Мы обнялись, и я почувствовала ее горячие слезы на своих щеках:

— О Боже, Карен! Какой ужас! Так страшно…

Симон вырывался из рук Михела и ругался срывающимся голосом:

— Как это несправедливо, черт возьми! Он же вчера еще был у меня…

Он схватил Михела за плечи, вцепившись пальцами в его куртку.

— И теперь… Он умер! И ничего уже не исправишь! Как тут выживешь? Он умер! Мой друг умер!