Кловис Дардантор

Назавтра в восемь утра месье Дардантор с юными парижанами появились в торговом квартале. Старого бочара из Перпиньяна повлекли сюда инстинкты промышленника и коммерсанта, пробужденные коварным льстецом Жаном к немалому огорчению его кузена, которого ни мельницы, ни местные фабрики не интересовали ни с какого боку. «Ах, если бы и мадемуазель Элиссан доверилась отцовским заботам месье Дардантора!» — воздыхал Марсель. Но ее здесь не было. Возможно, она лишь сейчас приоткрыла свои милые глазки.

Прогуливаясь по деловым улицам, Кловис Дардантор кое-что приобрел и, в частности, пару черных бурнусов[102] — чтобы при случае облачиться в них наподобие арабов из Северной Африки.

В полдень туристическая группа в полном составе направилась к трем памятникам мусульманской архитектуры: к возведенной в 1761 году мечети Эн-Бейда, в которой Абд аль-Кадер призывал к священной войне, затем к мечети, превращенной в церковь, щедро насыщавшую прихожан духовной пищей, и, наконец, к мечети, ставшей складом для хранения зерна — пищи для плоти, как выразился Жан. После площади Гамбетты[103] с изящным беломраморным фонтаном экскурсанты посетили старинный дворец — любопытный образец арабского зодчества, построенное маврами административное здание, сад на берегу Уэд-Тудмана, плантации олив и фиговых деревьев, из плодов которых готовят густую тестообразную массу, широко используемую в местной кулинарии. За обедом месье Дардантор заказал себе большой кусок пирога из этого полуфабриката и, отведав, заявил, что он в восторге. Жан тоже наградил сие яство пышным эпитетом, явно преувеличив его достоинства.

Около восьми вечера путешественники сели в тот же омнибус. Но вместо того чтобы вернуться в Крев-Кер, многоместный экипаж уверенно двинулся по равнине Эгрис, славящейся виноградниками и отменными винами, к станции Тизи.

От перрона поезд отошел в одиннадцать ночи. На этот раз напрасно месье Дардантор щедро одарял монетами вокзальных служащих: группе так и не удалось устроиться в одном купе, поскольку к возвращению экскурсантов из Маскары почти все места в четырех поданных туристам вагонах были уже заняты. Для мадам Дезирандель, мадам Элиссан и ее дочери нашли предназначенное для женщин купе, где их попутчицами оказались две пожилые дамы. Месье Дезирандель скрепя сердце попытался было тоже остаться там, но по требованию неумолимых старушек, ожесточившихся в силу своего возраста, вынужден был удалиться.

Кловис Дардантор усадил бедолагу напротив себя в купе для курящих.

— Ох уж эти мне железнодорожные компании! — не удержался от ворчания перпиньянец. — В Африке они так же бестолковы, как и в Европе! Экономят и на вагонах, и на служащих!

В апартаменте, облюбованном месье Дардантором, уже сидело пять пассажиров, и, следовательно, свободным оставалось лишь одно место.

— Знаешь, — сказал кузену Жан, — я предпочитаю быть рядом с ним…

Его другу не надо было спрашивать, кого обозначало это личное местоимение, и он, смеясь, ответил:

— Ты прав… располагайся у него под боком… Кто знает… Что же касается самого Марселя, то ему хотелось забиться туда, где поменьше народу, и предаться без помех мечтам. Пройдя в соседний вагон, юноша остановил свой выбор на купе, где находились лишь три человека.

Ночь была темной, безлунной и беззвездной. Горизонт скрылся в тумане. Впрочем, местность на этом отрезке пути не представляла ничего любопытного — типичная освоенная в хозяйственном отношении территория: фермы, селения, речки.

Притулившись в уголку, Марсель погрузился в сладостные грезы. Он думал о Луизе, о ее красоте, о прелести ее речи… Такое небесное создание, и вдруг — жена какого-то Агафокла! Нелепица, да и только! Вся вселенная поднялась бы против подобного брака… И сам месье Дардантор стал бы, в конце концов, выразителем всеобщего гнева!..

— Фроха!.. Фроха!.. — пронзительным голосом выкрикнул кондуктор название станции, похожее на воронье карканье. Но из купе, в котором молодой человек убаюкивал себя собственными мечтами, никто не вышел.

Марсель словно наяву видел пленительный образ… Он любил ее!.. Да, любил эту обворожительную девушку!.. С того самого дня, когда впервые увидел ее на борту «Аржелеса»!.. Это было подобно удару молнии, поражающему при безоблачном небе!..

Минут через двадцать кондуктор снова завопил:

— Тьервилль!.. Тьервилль!..[104]

Имя государственного деятеля, присвоенное полустанку из нескольких заселенных арабами лачуг, не отвлекло Марселя от трепетных дум: Луиза Элиссан полностью заслонила собой знаменитого «освободителя отечества»!