Клоцвог

На картине изображено следующее: волнистое море, водянистое, серо-голубое, над волнами две фигуры — вроде одна в штанах, другая в платье; под волнами тоже две фигуры — одна в штанах, очень широких клешах, другая маленькая и круглая, непонятно в чем одетая. По всем краям надпись: с днем рождения, с днем рождения, рамка такая. И все какое-то грязное, неопрятное. И листок покоробленный, насквозь неровный. Элла буквально искрилась от радости предвкушения похвалы.

На зов вышли Марик и Бейнфест.

Элла громко сказала:

— Дорогой папочка! Поздравляю с днем рождения! Я сама нарисовала, и мне никто не помогал.

Марик рассматривал живопись вскользь, ему было не важно. Ему было важно то, что дочка помнила и старалась.

Бейнфест тоже смотрел. Он как юрист пристально вгляделся и строго спросил:

— Эллочка, наверху папа и мама. Понятно. А внизу, в море? Не понимаю кто?

— Миша и я. Он служит на подводной лодке.

— Марик, так Миша на флоте? Подводник? Ты в курсе, что срочникам-подводникам обязательно положен отпуск. Он сколько уже служит?

Марик без запинки ответил:

— Восемь месяцев.

— Так еще немного потерпите, и прикатит в отпуск. Ну, Эллочка, а что ж ты под морем делаешь?

— Я Мише помогаю. Я скоро буду пионеркой. А пока я октябренок, меня не пускают в лодку, там военная тайна, и я под водой. Миша вышел из лодки меня проведать и передать привет папе.

Бейнфест громко засмеялся. И Марик тоже улыбнулся.

Да. Говорили-говорили. Марик с Бейнфестом говорили наедине час в Мариковой мастерской. А про Мишу ни словечка.

И Эллочка хороша. Привет папе. А маме?

И Бейнфест тоже. «Ты в курсе, Марик». А я, что, совсем не могу быть в каком-нибудь курсе?

Я вынесла свой подарок. Просто из-за досады, я раньше хотела, когда все сядут за стол. Такое требует зрителей, это же искусство. Ну ладно.

Марик долго рассматривал часы, ходил кругами, легонько трогал, смотрел в лупу и прочее.

Бейнфест горячо одобрил и внес свою лепту:

— Мне перед самой войной Изя подарил шахматные часы. Тогда модно было — шахматы. Все такое. Они только-только наладили выпуск. Куда-то жена их засунула. Найду. Тоже, между прочим, можно считать, антиквариат. Двадцать восемь лет назад.

— Двадцать восемь — не антиквариат, — вступила я. — Это старье. Вы одними и теми же глазами смотрите на разные вещи, а нужно настраиваться, чувствовать.

Такие слова вырвалось у меня помимо воли. Я не терплю глупостей.

Бейнфест ответил примирительно:

— Конечно. Двадцать восемь лет — не срок. Я образно выразился. Я привык как адвокат в последнее время говорить образно. Я имел в виду, Майечка, что это историческая вещь. Со всех сторон историческая. Тем более с годами. Может, они сломанные.

Марик вставил слово:

— Если не жалко, Натан Яковлевич, отдайте мне. В крайнем случае, если они сломанные, я исправлю и вам обратно отдам. Мне очень интересно. Вспомню молодость. И дядю тоже. Так сказать, отдам долг памяти.

Бейнфест обещал принести — как подарок ко дню рождения, дополнительный.

На этот раз имя Миши не прозвучало. Но я точно чувствовала, Марик подумал о мальчике, как и я. Мы Мише такие часы не купили. Собирались-собирались, но в продаже не нашлось. А потом он бросил пионердворец, и идея пропала.

Троюродный брат Марика Боря Симкин с женой Раей подарили хрустальную вазу. Маленькую, но красивую. Немецкую или чехословацкую. Не новую — наверное, из комиссионки.

Товарищи с работы — Фима Слуцкер и Володя Лозбичев — принесли как презент набор немецких инструментов не знаю для чего, но очень редких.

Тетя неизвестно с какой стороны — Роза Ильинична Белкина — принесла фарфоровую статуэтку из своего дома: сидящая балерина, которая завязывает пуанты. Юбка из ткани, густыми оборками, поднята на колени. Очень красиво. Роза тут же рассказала, что статуэтку привез из Германии ее старший сын в качестве трофея. Я и без нее знала, откуда берутся такие статуэтки. Ими в каждом антикварном магазине были заставлены пара полок, и никто не брал.

Семья целиком — глубокие старики, но бодрые — Шнитманы Самуил Борисович, Римма Израилевна, их сын Юлий, уже пенсионер, инженер-метростроитель, его жена Марина Александровна — вручили набор из хорошего металла: шесть чайных ложек. Не серебро, я сразу поняла, но красивые, с голубой глазурью на черенках.

Жена умершего другого троюродного брата Марика — Жени Хлюбарака, Наталья Ивановна, принесла пиалы для чая — привезла из Самарканда, где побывала в командировке. По профессии она, как и ее покойный муж, химик.

Что подарил Бейнфест, расскажу позже.

Рассказываю про подарки, так как в подарках проявляется человек. Его вкус, его настроение. Я запоминаю все подарки. Всегда.

Мои часы стояли на почетном видном месте, и гости любовались без перерыва.

Эллочкиной картиной обнесли стол, и она получила комплименты по поводу таланта и способностей.

Все шло хорошо. Но тут Бейнфест на правах тамады провозгласил тост:

— Я хочу выпить за тех, кого сегодня с нами нет. Я как пожилой человек спокойно знаю, что жизнь — это исключение, а смерть — правило. Не надо грустить. Надо жить. И, как говорится: лехаим!

Многие громко сказали: «Лехаим!»