Клон-кадр

Я чувствую, что если сию же минуту не прерву эту словесную диарею, меня вывернет наизнанку — прямо здесь и сейчас, на теплый асфальт, посреди тротуара. Прописные истины, с умным видом задвигаемые не очень умным человеком, страдающим от непомерного нарциссизма вперемешку с ненавистью к самому себе — та еще вомитотерапия. Факинберг вместе со своей армией говноедов рядом не валялся.

— Послушай, Клон, — говорю я, — ты зря здесь распинаешься, потому что мне все это неинтересно. Ты не понимаешь ситуацию. Когда я сам был редактором, мне, может быть, и было бы в кайф ввернуть какой-нибудь комментарий по этому поводу, но сейчас я — не в теме. Я уже это все проехал. Кроме того, мне абсолютно плевать на проблемы, с которыми сталкиваются популярные, но безденежные молодые писатели.

Вероятно, он сам понимает, что его несет, но сделать что-либо по собственной инициативе — свыше его сил. Вне его способностей. Все, что он может, — закатать губу и обиженно поджать хвост, пытаясь не показать обиды: это именно то, что он делает сейчас, в данный момент.

Спасение: купола, неспешно показавшиеся из-за очередного угла. Клон затыкается (как мне кажется, даже с облегчением, к своей собственной радости) и начинает массированно креститься. Не три раза. Намного больше.

Он крестится оголтело, неистово. Будто хватаясь за соломинку, которая неожиданно выплыла из-за угла, чтобы помочь ему заткнуть свой собственный (неугомонный и вышедший из-под контроля) фонтан. Ничего странного. В этом, если верить христианам, и состоит основное предназначение Церкви — приходить людям на выручку в щекотливых ситуациях.

Я, наверное, впервые со времени нашего знакомства не сдерживаюсь:

— Здесь недалеко, на Олимпийском проспекте, есть мечеть. Одна остановка на пятидесятом трамвае, хотя нет, блин, трамвай недавно убрали, теперь там ходит автобус. Но можно и пешком — минут десять отсюда. Если хочешь, можем зайти — расстелишь коврик, повернешься рылом к Мекке и помолишься Аллаху.

В глазах Клона теперь неподдельная злоба, различимая даже сквозь очки. Не понимаю, почему бы ее не выплеснуть сейчас. Не хочет показаться дураком? Да ладно. Я же до сих пор знаю его как облупленного, сколько бы там времени ни прошло. Такие люди, как мы, знают друг друга до конца жизни, независимо от того, сколько они не виделись и не общались. Это еще одна причина никогда не встречаться с бывшими друзьями. Счет? Забыл счет.

Когда-то мы с Клоном ненавидели ислам и все, что с ним связано. Очень давно. Всегда очень просто что-нибудь ненавидеть, если не задаешься целью разложить все по полочкам. Ненавидеть чужие религии — обычный удел патриотов, но у нас это происходило не из-за патриотизма. Просто когда ты живешь в городе, где приверженцы этой самой чужой религии взрывают метро, выё…ываются и ведут себя как хозяева жизни, — волей-неволей начинаешь уподобляться патриотам. Здесь мы расходились: Клон ненавидел ислам в угоду христианству, я — просто из опасения быть убитым взрывом по дороге из кабака. Но это было несущественное расхождение.

Такая трусливенькая, лоховская ненависть. Но что было — то было.

Во всяком случае, об этой ненависти нам очень нравилось говорить. Считалось, что она имеет место быть — да она и имела, в принципе, просто приправленная (опять-таки) интеллигентским воспитанием.

Нынешнее мое отношение к исламу: никаких претензий. Если уж на то пошло, то во всех священных книгах написано одно и то же. Другое дело, как это интерпретировать. Священные книги — на то и священные книги, чтобы каждый расшифровывал их по-своему. Примерно как с пророчествами Нострадамуса — куча универсальных иносказаний, годных для всех и для каждого, на все случаи жизни. И каждый найдет в них свою правду: и рабочий, и директор, и налоговый, мать его, инспектор. Что хочешь увидеть — то и увидишь: главное — как следует пропиарить пророка и внушить рабское поклонение божеству, а что при этом люди будут делать друг с другом — их собственные проблемы. Кстати, это правильно.

Я к тому, что, собственно, и к христианству я никаких претензий не имею. Нужно быть полным идиотом, чтобы не понять: все пророки мира всегда говорили одно и то же. Что Мухаммед, что Иисус. Никто же не виноват в том, что фанаты первого переживают пассионарный взрыв, а поклонники второго дружно (стадом) идут к своему закономерному концу, обильно удобренному бабками, тотальным ничего-не-происходит, анальной фиксацией и семейными ценностями.

Другое дело, что мне не нравятся христиане. Вид нелюбви: теперь почти активная. Но — стоп — хватит об этом, не хочу никого грузить.