Клон-кадр

Если уж в чем-нибудь я и согласен с христианством, так это в том, что отвечать надо не только за слова или действия, но и за мысли. А это уже серьезная подстава. Вы можете заставить себя заткнуться и не совершать лишних телодвижений, но вы никогда не остановите свои мысли. Потому что ваши мысли суть то, что формируется вне вашего головного мозга, их образует само ваше естество. Себя вы не обманете — если вы такое же дерьмо, как я, например, ваши мысли вам сразу об этом просигнализируют. Как бы вы их от себя ни отгоняли, какими погаными метлами ни размахивали. Даже при внешней иллюзии благочестивости и позитивного мышления вы останетесь моральным уродом ровно настолько, насколько морально уродливы ваши неизрекаемые поползновения. А дальше — все без разницы: можете каждый день стегать себя плеткой, изгоняя personal Satan'a в монашеской келье (может, через какое-то время вам даже понравится), а можете говорить обо всем в открытую. Да, в первом случае окружающим поначалу будет с вами легче, но через какое-то время вы доставите им еще большую боль. Потому что personal Satan рано или поздно выйдет наружу. Выползет этаким гаденьким земляным червячком, скажем, когда вы станете слабее или слетите с катушек. Или когда просто поймете, что бороться с ним — бесполезно.

Оказывается, я говорю все это вслух. Я сижу на переднем сиденье «жука», у меня раскрасневшаяся морда (правая щека отражается по ту сторону стекла в круглом боковом зеркале), и, хоть убейте, я не помню, когда (и по каким причинам) начал озвучивать эти сраные мысли.

Она: смотрит на меня снова так же. Я имею в виду: как будто я мою посуду.

— Боже мой, — шепчет она (на самом деле не шепчет. Просто по степени нежности и интимности это близко к шепоту). — Ты не меняешься. Все тот же псих, мальчик, который накурился химки в общаге на улице Шверника и увидел в глюке то, во что до сих пор верит.

Сейчас мне нужно что-нибудь сделать. Обязательно. Достаю из кармана на штанах «LD» (последнюю в мягкой пачке), прикуриваю (от прикуривателя на приборной панели, потому что искать зажигалку «Федор» лень). Ничего более оригинального в голову не приходит. Половина выкуренных вами сигарет — именно от этого. От того, что нужно что-нибудь сделать, занять чем-то руки (и мысли). А вовсе не от никотиновой зависимости, которую, если постараться, не так уж трудно побороть.

— А сейчас ты, наверное, скажешь: пора повзрослеть.

— Нет. Я скажу: оставайся таким. Со всеми твоими навязками. С дьяволом внутри и с идеальным убийством. Со своим Клоном. Я ведь тебя полюбила именно за них, хотя ты так этого и не понял.

Она несколько секунд молчит, как будто что-то обдумывая. Потом все же решается:

— Это эгоистично с моей стороны, потому что ты мне больше не принадлежишь и потому что вряд ли ты когда-нибудь сможешь стать счастливым, оставаясь таким психом. Но ты оставайся таким психом. Я этого очень хочу.

Дерьмовый дым застревает у меня в глотке. Не могу поверить. Просто отказываюсь воспринимать. Я могу только выдавить из себя (вместе с так и не дошедшим до легких дымом):

— Ты… знала???

— Я много чего знала, — говорит она, — гораздо больше, чем тебе казалось. Знала про то, что ты мне изменяешь. Что потихоньку торчишь в дневное время суток. Сначала ты сидел дома за компьютером и писал эти свои книги, потом сидел в редакции — и все время употреблял (она так и сказала: «употреблял». Люди, в принципе далекие от наркотиков, вообще выражаются довольно комично). — А еще я знала, что ты ненормальный. Про твое раздвоение личности. Я знала о тебе все, Клон.

В средневековой Европе люди не утруждали себя изобретением мусоропровода и долгими путешествиями к помойным ямам. Все дерьмо, скапливающееся в их норах за день, они выплескивали с балконов прямо на улицы. Я к тому, что: я чувствую себя средневековым уродцем, этаким убогим карлой или блаженным горбуном, в час апогея активности тогдашних домохозяек гуляющим под такими балконами без головного убора. Странно, но плотное ощущение стекающих по плечам помоев не обескураживает, а, наоборот, как-то по-доброму подглючивает, как после небольшой дозы хорошего психоделика.

— Я просто тебе ничего не предъявляла, — продолжает она, — потому что понимала главное: я понимала, что ты меня любишь. Я ведь тоже хотела невозможного, так же, как и ты. Мне было достаточно просто находиться рядом с тобой… первое время. А потом начало напрягать. Но ты в этом не виноват. Ты просто был собой, хотя старался, очень старался, быть кем-то другим.

Я дымил в окно дерьмовой сигаретой, получал в лицо дозу пробочной копоти и музыки Большого Города (из всех открытых окон соседей по пробке). Ее слова мясорубкой врезались мне в мозг, но я ничего не мог сделать. Я имею в виду: не мог этому помешать. Да и не хотел. Я просто слушал, не успевая переваривать: