Клон-кадр

Думаю (степень уверенности 90 %), что Клон чувствовал то же самое. От всего этого хайтека веяло черт знает какой изменой.

— Сейчас, Клон. Только один кадр на память.

Я извлек из рюкзака «Зенит» и в течение минуты общелкал все, что можно было общелкать вокруг. Выдержка и диафрагма: комбинировались, выставлялись наугад. Резкость: бесконечность.

Вид сверху: ряд полок, уходящий вниз. Вид снизу: ряд полок, уходящий вверх. И так далее. Голая геометрия. Идеальная.

А в тот самый момент, когда я уже прятал фотоаппарат обратно в рюкзак и собирался как можно быстрее спуститься вниз (теперь самая сложная часть пути — рукоход — находилась от меня всего в паре метров, а остальное было гораздо, несравнимо легче), из кармана Клона заверещал сотовый телефон.

Текст smsKH: «Zdravstvujte:) spasibo vam za knijki, oni perevernuli moe mirovozzrenie. Skajite kakovo eto — 4uvstvovat sebya skulptorom, formirujushim dushi?» Ответ (уже в движении, поднимаясь с полки и одной рукой держась за лестницу, молниеносными и отработанными движениями пальцев): «Formiruj sebya sam i ne perekladyvay na menya otvetstvennost'”

Уже на рукоходе я подумал, что в этот раз телефон Клона молчал как-то слишком долго. Наверное, непривычный для него перерыв.

* * *

— Я, блядь, просто ох…еваю от этих редакторов, — разглагольствует Клон, размахивая руками и брызгая слюной на теплый асфальт. Я знаю, что он имеет в виду книжных редакторов, а не журнальных, к числу которых в свое время принадлежали и я, и он, хотя, если подумать, разница между этими двумя подвидами человеческой фауны незначительна. — Это просто пи…дец. Человек с утра укуривается в какаху и целый день сидит в кресле, читает всю эту шнягу, весь поток дерьма, который выливается на него и его издательство со стороны авторов. Он получает очень мало денег, ему дают только беспонтовые чиксы, он одевается в дешевые шмотки и экономит на стоматологе, поэтому у него гнилые зубы и этот хренов запах изо рта, такой, что с ним невозможно разговаривать. Но, понимаешь, этот укурок читает твой текст и с умным видом говорит: мне не нравится, что твой герой произносит вот эту фразу, потому что такой человек, как твой герой, таких фраз произносить не должен. Потому что, блядь, люди его типажа должны произносить только те фразы, которые присущи этому самому типажу. Он говорит мне — мне, понимаешь? — говорит, что в жизни так не бывает, тем самым подразумевая, что именно он, а не я, знает, как именно бывает в жизни. Понимаешь? Он, этот тупой придурок. Который сидит здесь с утра до вечера и знает жизнь только из бездарных текстов, которые ему присылают всякие графомански настроенные недоумки. Он меня учит и лечит. Объясняет мне, как именно оно должно быть. Вот что меня бесит.

Я запросто могу процитировать его последнюю фразу по отношению к нему самому. «Вот что меня бесит» в Клоне. Всегда бесило. Точнее, начиная с определенного момента.

С момента истины. С того момента, после которого он начал даже на тусовке бывших друзей вести себя так, как будто он приглашен сюда в качестве знаменитости. Отвечать на все вопросы как на вопросы интервью. К месту и не к месту сводить все на свою сраную писательскую деятельность, несмотря на то что всем присутствующим, по большому счету, абсолютно на нее пох…й. Блядские комплексы. «Дай зажигалку». — «Пожалуйста, вот она, а знаешь, именно с этих слов начинается одна из глав моей новой книги». «Я купил олдскульную тачку за восемьсот баксов». — «Забавно, именно столько мне обещало издательство «Вагриус» за мой новый роман, какая интересная магия цифр».

От подобных разговоров меня тошнило. Сейчас — тоже тошнит. И от Клона, и от мерзкого небоскреба, и от всех этих лестниц. От всех полок внутри. От их вертикальных рядов.

Мы уже давно на улице, но я до сих пор не очухался. Не понимаю, как Клон вообще мог так резво переключиться. Мания величия — великая сила. Нотабене: если сила — действительно атрибут дьявола, как считает Клон, то все его жалкие потуги вести праведную семейную жизнь на лавочке возле подъезда, все его тройные крестные знамения, на протяжении стольких лет исправно производимые при виде любой, даже самой кондовой и незначительной церкви, — все это просто пшик, глупый глюк и полное фуфло. С его силой-манией он наскреб себе уже лет на тысячу огненной геенны.

Клона заносит все больше и больше:

— У нас, писателей, вся жизнь состоит из таких вот учителей. Из этих циников-критиков-педиков. Знаешь, я всегда думал, что творчество — путь к обретению личной свободы, но, блядь, как я ошибался. Да я вообще ни х…я не понимал! Хрен кто когда даст тебе стать свободным. На каждый талант всегда найдется с десяток серостей, которые будут говорить ему, что и как должно быть в жизни.