Клон

— Ты за что меня сюда определил?

— А ты умный?

— Нет, наверное.

— Оттого и сидишь в зиндане. Жали кези.

— Переводчика прошу и адвоката.

— Щенок ты. Вот что я сказал. Но не трус.

— Трус как будет?

— Киллов. Тебе что, учебник родного языка принести?

— Принеси мне яду, дед.

— А кто мне отдаст деньги за труп?

— А ты на мне заработать хочешь?

— Хочу, — скромно признался он.

— Хотеть не вредно.

— Ты заболел, похоже.

— Есть немного.

— Ладно. Воняет тут у тебя. Лезь наверх.

Наверху уже стояло корыто с горячей водой. Но прочие декорации мне были незнакомы. Последнее, что я помнил, — комната Бадруддина.

— Раздевайся. Ботинки снимай.

— Трудно это.

— Ноги распухли?

— Ага.

— Снимай. Носки?

— Сгнили.

— Свинья свиньей.

В корыте я просидел до тех пор, пока вода не остыла. Отскребался, снимал коросту грязи. Разглядывал себя. Не так много я провел времени в зиндане, но являл собой печальное зрелище.

Наконец я вылез, взял огромное грубое полотенце, растерся до изнеможения, завернулся в него, сел на коврик и стал ждать. Дедушка появился вскоре. Бросил мне штаны, шерстяные носки, чуньки войлочные, рубаху.

— Есть будешь?

— Не хочу.

— Неправильно это.

В дом меня на этот раз не пригласили, но в подвал он передал мне корзинку — яйца, вяленое мясо, хлеб, зелень. И пол-литра чачи в бутылке стеклянной, заткнутой пробкой. Девка спустилась вниз и переменила войлок и одеяла. Потом, глумясь и криво улыбаясь, распылила из баллончика дезодорант.

Парацетамол был завернут в салфетку вместе с рулончиком туалетной бумаги. Даже кавказский плен стал для меня принимать очертания какого-то балагана, игры в обстоятельства. Так и будет до конца жизни — не любовь, а стихи с чебуреками, не война, а байки омоновца. А если смерть, то от поноса.

Впрочем, «передача с воли» оказала на меня мгновенное благотворное действие. Я стремительно выздоравливал.

Сны не приходили, и я стал обдумывать план побега.

…Харлов оказался в моем подвале в конце февраля. Его загнали внутрь ударом сапога, даже не развязав рук, стянутых сзади куском провода. Стянутых так, что, когда я раскрутил запястья, он еще с четверть часа не мог пошевелить пальцами, распухшими, почти синими.

— Без рук могли оставить, суки, — пробасил он сипло, сбросил сапоги и повалился на мои нары. Спать теперь предстояло по очереди, но я рад был несказанно. Большего подарка судьба не могла мне сейчас сделать.

Он заговорил примерно через час.

— Грозный наш.

— Как наш?

— Легко. Ты что? Давно тут паришься?

— С зимы, что ли. Уже не помню.

— А как в плен попал?

— К бабе приехал в Брагуны и попал.

— Откуда?

— Из Питера.

— Ты кто?

— Журналист.

— Тогда понятно. А я капитан ракетных войск и артиллерии.

— И что теперь?

— Менять будут. Или в горы потащат. Может, расстреляют.

— Хорошо бы.

— Чего?

— Да надоело все.

— Ты хоть знаешь, что вокруг происходит?

— Вот именно, что не знаю.

— Грозный наш. Чечены бегут. Равнина наша.

— А мы где?

— Черт его знает.

— Ты расскажи, как на этот раз обошлось.

— Легко. «Точка-М», «тюльпаны». Это минометы двухсоттридцатимиллиметровые, бомбы по две с половиной тонны. Но и братков легло поболе прошлого. Или столько же. Я пятьсот шестому полку был придан. Взяли контуженого. Я у пехоты был. По делам. Они накапливались за стенами. Мы девятиэтажки брали. Мужики «мухи» готовили, «шмели», гранаты из ящиков брали. Нас девятиэтажки держали. Я дал лично корректировку. Прошлись из «тюльпана». Вместо девятиэтажек — холмы. Курганы. Глядь, дилять, а за ними пятиэтажка новенькая и целая. Тут же снайпера приложились по нам. Штукатурка посыпалась. А у них тоннелей порыто по городу!.. Все сначала. Я связываюсь с «цэбэу». Прошу по новой цели. Даю цифру. Видел, как мина падает? Нет. Откуда тебе. Прямо из зенита. Как капля жирная. И нет пятиэтажки. Вернее, есть первых два подъезда, и пятый, и шестой. А третьего и четвертого нет. Кердык. Пока они чухались, пехота пошла, почти взяла дом. Но суки эти с флангов еще ударили. У них там каждый канализационный люк стрелял. Значит, снова назад. Потом опять подарок с неба. Часа через два взяли. И я довольный и веселый отправляюсь к себе. А потом дурацкая ситуация. Идти метров четыреста. Потом путь отлажен. А вообще до моего хозяйства девять километров. А на передок я полез, потому что корректировщиков поубивало, и мы стали пенки выкидывать. Своих накрыли. Меня Трошев и отправил на передок. Ну вот. Перемещаюсь. Грамотно так, осторожно. Случайный разрыв рядом. Двое со мной — насмерть, я контужен. Так эти суки как из-под земли появляются и тащат меня в канализацию. И к себе в бункер. Среди бела дня. Такие вот котлетки. Они тут жрать-то дают?

— Чуреки. Или как их там. Шашлыка не получишь. Это я, когда добирался сюда, хорошо кушал. Начиная с Дагестана. Потом еще один раз. Когда заболел. Меня дедушка Бадруддин любит.

— Кто такой?

— Хозяин.

— А сюда зачем попал?

— Долгая история. Расскажу. Думаю, времени хватит.

— Надейся и жди. А ты выглядишь-то хреново. Опаршивел.

— То ли еще было. Посмотрю я на тебя через месяц.

— Сплюнь.

— А долго еще войне быть?

— Навечно.

— Опять, что ли?