Клодиус Бомбарнак. Кловис Дардантор: [Романы]

Понятно, почему Фарускиар сел в наш поезд в Душаке. Один из директоров компании, заранее предупрежденный о ценном грузе, решил сам сопровождать императорские сокровища до места назначения. Вот почему он так старательно охранял «траурный вагон» вместе с Гангиром и тремя монголами. Вот почему был так взволнован, когда этот вагон отцепился, и так настойчиво требовал вернуться за ним не теряя ни минуты... Да, теперь все объясняется.

Понятно, почему в Кашгаре взвод китайских солдат пришел на смену монгольским стражникам, а Пан Шао ничего не мог сказать о мандарине Иен Лу: ведь такого в Поднебесной империи и не существовало!

Из Хотана мы выехали по расписанию. В поезде только и было разговоров, что об этих миллионах, которые вполне могло бы хватить, чтобы сделать всех пассажиров богачами.

— Мне с первой минуты показался подозрительным этот траурный вагон,— сказал майор Нольтиц.— Потому и расспрашивал Пан Шао о мандарине Иен Лу.

— А мне было невдомек,— ответил я,— зачем вам понадобилось это знать. Сейчас, по крайней мере, установлено, что мы тянем на буксире сокровища китайского императора.

— И он поступил весьма благоразумно,— добавил майор,— выслав навстречу эскорт из двадцати хорошо вооруженных солдат. От Хотана до Ланьчжоу поезд должен пройти две тысячи километров по пустыне Гоби, а охрана путей здесь оставляет желать лучшего.

— Тем более что свирепый Ки Цзан, как вы, майор, сами мне говорили, рыскал со своей шайкой в северных провинциях Поднебесной империи.

— Да, господин Бомбарнак, пятнадцать миллионов — хорошая приманка для разбойничьего атамана.

— Но как он сможет пронюхать о пересылке императорских сокровищ?

— О, такие люди всегда узнают все, что им нужно знать.

«Несмотря на то, что они не читают «XX века»! — подумал я и почувствовал, как краснею при мысли об этом непростительном промахе, который, без сомнения, уронит меня в глазах Шеншоля, моего шефа...

Между тем пассажиры, столпившись на вагонных площадках, оживленно обменивались мнениями. Одни предпочитали тащить на буксире миллионы, нежели труп мандарина, пусть даже и высшего разряда; другие полагали, что транспортировка сокровищ грозит поезду серьезной опасностью. Того же мнения придерживался и барон Вейсшнитцердерфер. Выразив его в самой резкой форме, он налетел на Попова с упреками и бранью:

— Вы обязаны были предупредить, сударь, вы обязаны были предупредить! Теперь все знают, что с нами едут миллионы, и поезд может подвергнуться нападению! А нападение, если даже предположить, что оно будет отбито, неизбежно вызовет опоздание. А вам известно, сударь, что я не потерплю никакого опоздания? Нет, не потерплю!

— Никто не нападет на нас, господин барон,— ответил Попов.— Никто и не подумает напасть!

— А откуда вы знаете, сударь? Откуда вы знаете?

— Успокойтесь, пожалуйста...

— Нет, я не успокоюсь и при малейшей задержке привлеку компанию к ответу и взыщу с нее убытки!

Вполне может статься, что «кругосветный» барон захочет получить с компании сто тысяч флоринов за причиненный ему ущерб!

Фульк Эфринель, как и следовало ожидать, смотрит на все с чисто практической точки зрения.

— Это верно,— говорит он,— что благодаря сокровищам доля риска сильно увеличивается и, случись какое-нибудь происшествие, Life Travellers Society[87], где я застрахован, откажется выдать компенсацию за риск и возложит ответственность на железнодорожную компанию.

— Совершенно справедливо,— добавляет мисс Горация Блуэтт,— и как обострились бы ее отношения с правительством Поднебесной империи, если бы не нашлись эти потерянные вагоны! Вы со мной согласны, Фульк?

— Разумеется нация!

Американец и англичанка рассуждают вполне резонно: за пропажу вагона с сокровищами отвечать пришлось бы железной дороге, так как компания не могла не знать о пересылке золота и драгоценностей, а не останков мифического мандарина Иен Лу.

А что думают по этому поводу супруги Катерна? Миллионы, прицепленные к хвосту поезда, нисколько не нарушили их душевного равновесия. Первый комик ограничился лишь замечанием:

— Эх, Каролина, какой прекрасный театр можно было бы построить на эти деньги!

Лучше всех определил положение священник, севший в Кашгаре,— преподобный Натаниэль Морз:

— Не очень-то приятно везти за собой пороховой погреб!

И он прав: вагон с императорской казной — настоящий пороховой погреб, способный в любую минуту взорвать наш поезд.