Клодет Сорель

Но тут хитрый Яковлев быстро оценивает ситуацию и находит самое остроумное решение: угрожая начальнику станции маузером, заставляет его загнать между собой и беснующейся толпой товарный состав, отрезав путь к самосуду.

Это ж еще сообразить надо! Кузя подумал — а вот он, Никита Кузин, смог бы быстро и четко сообразить, что делать в такой ситуации, если хочешь избежать кровопролития? И честно признался: нет, вряд ли. Но с другой стороны, он и жил в другое время. Сколько ему было в 1918? 11 лет? Бегал с такими же сопливыми, в бабки играл. Ни революция, ни гражданская война в его памяти не отложились. Так, помнилось что-то смутное, в основном, что все время хотелось есть. У них в Выхине всем всегда хотелось есть, Кузя впервые только в Москве досыта-то наелся. Хотелось попробовать, что ж это такое, когда живот набит и есть не хочется.

А пока он в бабки играл — вон что в стране творилось.

Яковлев отогнал литерный на станцию Екатеринбург-2, куда и прибыли деятели из Уралсовета принимать пленников. Сдали как груз под расписку. И царя, и царицу, и дочку их…

— Дочка-то хоть красивая была? — неожиданно спросил Финкельштейн. Все обернулись посмотреть, кто ж это задал такой вопрос.

— Красивая, — ответил Стоянович. Подумал и добавил. — Очень. Главное, даже не столько красивая, хотя и красивая, конечно. Но больше такая… милая, что ли. И очень отзывчивая. Первая кинулась с отцом и матерью ехать. Хотя ничего не знала о том, куда их увозят, что их там ждет, но ни секунды не задумалась.

— Да ты ее жалеешь, что ли? — презрительно спросил Николай Ильич.

— Нет, не то, что жалею, — заторопился Стоянович, засуетился как-то. — Спросили, я ответил.

— А как другие дочки? — это снова Финкель, Кузя удивился такой его прыти. — Они красивые?

— Красивые, — сухо ответил Стоянович.

— Все?

— Все.

— А кто самая красивая?

Стоянович-Мячин подумал немного.

— Мария. Да, Мария конечно. Если смотреть по портретам, то, наверное, Татьяна. А если по жизни — как улыбается, как разговаривает, как себя держит — то Мария.

— А Анастасия? — неожиданно для себя спросил Кузя, вспомнив папку у себя на столе. «Дело начато… окончено…»

Стоянович пожал плечами, ничего не сказал.

— А скажите, Константин Алексеевич, — снова встрял Финкель. — А не может ли быть такого, что кто-то из дочерей бывшего царя выжил и сбежал? Например, Анастасия?

И подмигнул Кузину, мол, видишь, как мы приятное с полезным совмещаем, и на партийном суде присутствуем, и по расследуемому делу информацию получаем. Вот как надо работать, товарищ уполномоченный Кузя! Ну, что тут скажешь. Финкель, конечно, молодец, даже обидно, что сам не сообразил спросить живого свидетеля событий. Стоянович пожал плечами.

— Понятия не имею. Я же их довез всего до Екатеринбурга, да и то только царя с царицей. Как они там распорядились дальше, насколько четко сработали — не имею информации.

Помолчал, подумал и добавил:

— Хотя, насколько я этих оглоедов из Уралсовета знаю, порядка у них никогда не было, от них всего, что угодно, можно ожидать. Как они работали — так могли и упустить, при этом соврут — недорого возьмут. Но наверняка не скажу. Если бы кто выжил, то, думаю, еще в гражданскую объявился бы, не упустил бы случая. Так что — вряд ли.

Тут и Кузя решился:

— Но такой возможности вы не исключаете, да? То есть, чисто теоретически кто-то из царских дочек мог спастись? А сын?

— Судя по тому, что до сих пор не объявились — не думаю, — повторил Стоянович сухо.

«Ага, не объявились! Еще как объявились!» — злорадно подумал помощник уполномоченного.

— Хватит вам про баб, — сурово оборвал интересную беседу Филин. — С ними как раз все понятно. Ты, давай, лучше расскажи, что дальше было? Как ты у белых-то оказался?

Стоянович отошел к столику, вытащил из пирамиды стакан, налил себе чаю, отхлебнул.

Все в комнате молчали, ждали, внимательно глядя на его манипуляции. Кузе тоже до обморока захотелось горячего сладкого чаю, но пока там стоял «подсудимый», он подойти стеснялся. Еще скажут, что он подлизывается. А если бы к горячему сладкому чайку да мягкую душистую бараночку! В животе аж все сжалось, как захотелось. Ну как они такую малость и не продумали?! Знают ведь, что люди с работы!

Стоянович, перехватывая обжигающий стакан то одной, то другой рукой, вышел на середину комнаты, сел на стул, скрестив ноги в синих бриджах.

— В мае восемнадцатого приказом Высшего военного совета Николай Ильич назначил меня командующим Самаро-Оренбургским фронтом. И в июне я прибыл в Самару.

КЛОДЕТ СОРЕЛЬ. МОСКВА, 1917

Господи! Мало им было мировой войны, так они еще революцию какую-то придумали! Ну почему, почему она родилась так не вовремя! Сначала горячечная изнасилованная Европа, раздираемая на части бывшими родственниками, преградила ей путь в Париж, а теперь и бывшая Российская империя превратилась незнамо во что, разом перечеркнув все мечты о большой сцене и мировой славе.

Чем она прогневила Бога, что все это пришлось на ее юность, единственную и неповторимую?

И ведь все так замечательно начиналось!