Ключик-замочек

Первый раз он сказал «тубо!» Люсику, когда тот, не в пример хозяину, разыгрался. Не успев вылакать то, что ему Дюкин отплеснул из своей миски в специальную посудинку, Люсик понюхал под столом какую-то щепку и давай ее грызть, трепать, шумно с нею возиться — вот и получил «тубо!» от Дюкина.

А еще раз Дюкин высказался лишь в самом конце быстрого обеда. «Спасибо!» — буркнул он неизвестно кому: то ли Юле, то ли Николке, то ли висящим над столом ключику с замочком, и тут встал, и потопал во главе своей молчаливой команды опять на строительство.

— Ну и бирюк! — безо всякого теперь настроения сказала Юля вдогон Дюкину. — Сам бирюк, и себе в бригаду напринимал таких же…

И вдруг Юля закричала:

— Иван, а Иван! Ну что же ты с дружками прохлаждаешься, когда Дюкин опять на работу пошел.

Закричала она так, потому что Иван Петушков с товарищами теперь и в самом деле прохлаждался. Они все поливались за кухней у водозаборной колонки, и — хоть бы им что! Они там хохотали, дергали рукоять насоса, подставляли под холодную струю головы, ладони, а сам Петушков, скинув на траву темную от пота рубаху и блестя голыми плечами, махал Николке:

— Иди к нам! Побрызгайся, не трусь.

А потом когда мокрые, шумные уселись обедать, то и за столом спешили не очень.

Юля летала с поварешкой, с кастрюлей вдоль стола метеором, а они — хлебали, рассиживали, будто им не только сегодня, а и завтра на работу не нужно. Наконец Юля не стерпела, даже назвала Ивана, как не своего, по фамилии:

— Петушков! Дом достраивать собираешься?

Иван глянул, усмехнулся, словно поддразнил:

— По закону Архимеда после сытного обеда полагается нам, плотникам, еще поспать…

— Что-о? — замерла возмущенно Юля.

— По какому закону? Почему спать? День же! — вовсе опешил Николка.

— Не нагоняй, бригадир, на родню страха… — засмеялись Ивановы помощники. И давай объяснять Юле, что работать в такую жарынь совсем не выгодно, только измаешься. А вот когда они поспят, да наберутся силы, да когда жарища посвалит, тогда они вновь начнут гнать работу вперед — только, Дюкин, держись!

— Мы и ночи на стройке прихватим. Дюкину, не бойся, не уступим, — сказали плотники, отправляясь «набираться силы», но все равно такое объяснение Юлю и Николку не успокоило ничуть.

Теперь было так: со стройки доносился стукоток топоров дюкинской бригады, а невдали от навеса взвивался над палатками молодецкий храп спящих петушковцев.

Храп был настолько могуч, что казалось — от него именно и дрожит весь жаркий степной воздух. И дрожал он час, дрожал два, а потом пошел и третий час. И как Юле ни хотелось, но подойти к палатке и скомандовать подъем, она не могла. Иван Петушков об этом не просил. А то, о чем он не просил, то и делать в бригаде было не положено.

Юля с Николкой лишь старались возиться пошумней у плиты. Они брякали чугунными конфорками, стучали кочережкой, даже раз несколько, как бы нечаянно, смахивали с высокого стола на низенькую кухонную скамеечку порожний, звонкий таз.

А тут еще вдруг явился со своим Люсиком Дюкин.

Красный, распаренный от жары Дюкин, шумно дыша, уставился на Юлю:

— Что задумали? Где Иван? Отчего не работает?

— Гав, гав! Р-ры, р-ры… — поддержал песик хозяина.

Юля на песика — ноль внимания, но от Дюкина на всякий случай отшагнула подальше:

— Вон — палатка, вон — в палатке Петушков. Поди да сам все у него и разузнай.

Но Дюкин не пошел. Дюкин лишь послушал богатырское храпение, скосоротился ехидно:

— Ага… С тылу меня обойти решили! Ночь себе захватить… Ну поглядим! — И выговорил Юле: — А ты, значит, болеешь только за свое? Нам воды на стройку не подносишь? Нарочно?

— Ой! — вмиг стала Юля куда красней лицом, чем Дюкин. И, повторяя: «Да это я просто забыла! Да это я просто запамятовала!», схватила сразу два ведра, помчалась к насосу. Вцепилась в железную рукоять, изо всей мочи застукала, закачала.

Но когда оба ведра тяжело подняла и шагнула с ними, то Дюкин ведра отнял, понес, как пушинки, сам.

А Юле пропыхтел:

— Ладно уж! Через силу не рвись.

Он ушел, а Юля после этого так шуранула опять со стола звонкий таз, что храп в палатках оборвался — из ближней вылез Иван Петушков.

Вылез, поглядел на вечернее солнце, на мглистые вдали сопки, потянулся, сказал:

— Вот теперь — тики-так! Налаживай, Юля, чаек: я подниму ребятишек, а там и на дом, на работу.

— Ребяти-ишки… На до-ом… — передразнила Юля. — Проспал ты со своими ребятишками дом-то! Дюкин небось уж крышу кроет.

— Точно? — не поверил Иван.

— Точно не точно, а все ж он после обеда не дрыхнул как некоторые.

Иван засмеялся, приоткинул полог соседней палатки, закричал туда, будто в глубокий туннель:

— Вылазь, «некоторые»! Нас тут прорабатывают. Надо исправляться.

И вот, напившись чайку да еще пошутив над расстроенной Юлией, бригада Петушкова наконец-то собралась.

Выпросился у матери и Николка. Да она ему сказала и сама:

— Конечно, глянь, что теперь там творится. Вернешься, доложишь.

Иван, все в том же хорошем настроении, привлек Николку к себе:

— На батю не докладывают… Пойдем-ка лучше не в контролеры, а в ученики.