Ключи ушедшего бога

Он ушел по-хозяйски, наш насмешливый бог,
На врагов наплевал и противников с грязью смешал,
Хохоча, пошутил, как другой бы не смог:
Со стола и с раздачи все карты собрал.

Захотели победы, хлебнули отравленной браги,
Горек путь победивших, лишенный веселой отваги.

Сами заперли мир, сами узникам стали подобны,
Он отмычки оставил, да пленники взять не способны.
Все ключи разбросал Рэн, с усмешкою злобной,
Не собрать ни богам, ни жрецам целиком или дробно.

А ключи-метаморфы пропитаны силою странной,
Их чужой не возьмет, не увидевши образ за рамой.
Лишь тому они в руки пойдут, кто захочет вернуть
То, что некогда было утрачено исказившими суть.

Коль решишься, иди без оглядки, собирайся же в путь,
Только веру в себя и друзей взять с собой не забудь.
Ради истинной сути своей ты ступай на дорогу,
Помни это, шагая вперед, и не жди ты особой подмоги!..

— Богохульник, — змеем прошипел рассерженный «шериф», не поднимая, впрочем, бучи в трактире, чтобы не привлекать внимания к нашей компашке.

Потребуй кто сейчас от принца знак Первоматери изобразить, что он-парень делать будет? Если ты в бегах, то первое правило безопасности за завтраком — сиди и не отсвечивай.

Увы, эту сакраментальную истину Фиилор попрал мгновенно. Едва хлебнув местного аналога кваса, принц, обряженный в девичье платье, закашлялся, его глаза закатились, и с тихим стоном: «Ключи! Они сияют, жгут, ждут!» его радильярское высочество стекло со скамьи. На пол он не прилег только потому, что жрец подхватил и, возведя очи горе, поволок свою ношу обратно в комнаты.

Я торопливо дохлебала молоко и засунула за щеку последний кусочек горбушки. В трактире по-прежнему было спокойно, словно не откалывал коленца переодетый парень и не пел менестрель-выпивоха ничего еретического. Или его никто не слыхал?

— Эй, старик, хватит бренчать, спой чего-нибудь! — в доказательство моих невероятных предположений послышался из угла сиплый заказ от компашки наемников.

Сизоносый угодливо закивал и запел какую-то песню на два притопа, три прихлопа из жизни заказчиков. Дабл-Кей терпеливо дождались окончания похабной песенки и направились к старику. Разговор был тихим, но как отчаянно мотал головой старый хрыч, как крестился, то есть рисовал перед грудью круги с чертой — щит и меч Первоотца, я вполне уловила.

— Не помнит ничего о том, что пел, — хмуро пояснил Керт, досадливо поморщившись на опасливый взгляд менестреля-склеротика. — Не понимаю.

— Может, жрец знает больше? Спросим его. Заодно проверим, не окочурился ли после припадка принц, — предложила я новый план.

Мы вернулись наверх в комнаты. Постучались к высочеству. «Шериф» открыл почти сразу, не мрачный, но какой-то задумчиво-насупленный. Фиилор виновато шмыгал носом. Он сидел на кровати, нахохлившись воробышком, и кутался в одеяло. Сдернутый черный парик валялся на полу.

— Ты как?

— Холодно, — пожаловался принц. — У меня бывает: как накатит, потом полдня знобит, никак согреться не могу.

— Тогда тебе горячего надо поесть, — заметил Кирт.

— Не могу, в горло не лезет ничего, кроме воды, — еще разок шмыгнул носом принц и спрятался в одеяле, отчаянно краснея. А кому приятно выглядеть кисейной барышней, если ты не девица, да еще перед девушкой с лицом собственной невесты?

Мы сели где придется, то есть на лавку у окна и на сундук. Парни доложили про провалы в памяти у менестреля. Жрец только фыркнул, не выказав ни малейшего удивления. Кажется, у него было что сказать по поводу услышанной баллады. Однако захочет ли? Ура, захотел!

Задумчиво поглаживая бородку, «шериф» промолвил:

— Такое случалось и все еще случается на Фальмире. Ольрэн был могущественным богом.

— Разве он умер? — подала я голос, ерзая на жесткой лавке. — Почему «был»?